Изо дня в день приносит почта отклики на документальную историю одной жизни, опубликованную в «Смене» № 12 за 1964 год,—«Отречение Саньки-короля». Эти письма объединяет не только трудно сложившаяся судьба их авторов, но и то, что все они адресованы непосредственно «Саньке-королю». С ним люди делятся своими переживаниями, у него ищут ответа на десятки вопросов. Но некоторые сомневаются в его существовании, а следовательно, и в правде всего рассказанного.

И мы решили ознакомить с этой корреспонденцией человека, послужившего прототипом «Саньки-короля» (будем по-прежнему называть его Александром Назаровым), и попросить ответить через журнал тем, кого затронула рассказанная нами история. А в первую очередь некоему «королю ночного Улан-Удэ», у которого не хватило смелости подписаться собственным именем. Сегодня мы публикуем ответ Александра Назарова.

Вот она лежит - передо мной, стопка писем, проштемпелеванных в разных концах нашей страны. Эти послания и в скромных треугольниках и в ярких конвертах. Десятки людей писали их, и почти в каждом письме — боль за жизнь, прожитую не так, как надо бы, за то, что топтали не широкие дороги, а извилистые тропки...

За окном — чернила ночи, дробь дождя и мятущийся свет фонаря. Я один в комнате, наедине с человеческими судьбами, лежащими коротко и длинно на листах бумаги. Среди писем— одно, которое я перечитываю уже много раз, стараясь в изломе почерка увидеть человека, писавшего эти строки.

«Здравствуйте, многоуважаемые редакторы.!/!

В двенадцатом номере «Смены» я прочитал «документальную; историю одной жизни» — «Отречение Саньки-короля». Знаете ли, это сказка для маленьких. Я сам вор и знаю, что кодла не простит измены. Так что чушь не порите! В одном лишь я согласен с этой повестью — что улица редко проигрывает учителям, школе.

Настоящий адрес я вам не напишу: легавым донесете, а я с ними не хочу дела иметь. Я пять лет ворую, а в тюряге ни разу не был. А угро знаком мой почерк (воровской). С приветом,

Анов — король ночного Улан-Удэ.

'Это письмо писал не я, а мой кореш».

Сейчас в Улан-Удэ утро. Люди спешат учиться, работать. А что делаешь ты, «король ночного Улан-Удэ»? Ведь ночь уже кончилась... Может быть, как истый престолодержатель (хоть и маленький, да король!), ты, устав от избытка власти, спишь где-нибудь после очередной пьянки? И снятся тебе страшные сны: начальник райотдела милиции или ребята из «угро», как ты их называешь. Ведь рано или поздно, а дать им аудиенцию придется: «Да, гражданин следователь, нет, гражданин следователь...»

Да, плохо спится тебе, наверное, Анов. Буду называть тебя так. По себе знаю. И хоть твердишь весь вечер: «Пей-гуляй, однова живем!»—все равно нет-нет да и мелькнет мыслишка, что денежки подходят к концу и что опять надо где-то их доставать. Что, может быть, это будет в последний раз и больше красть не придется, а придется валить где-нибудь лес. И хоть ты хвастаешь, что не был ни разу в тюрьме, но наверняка частенько с настоящей тоской затягиваешь какую-нибудь слюнявую воровскую песню :

...надоело бродить по этапам

и далекую волю стеречь...

Или что-нибудь в этом роде. Предчувствие — великая штука!

Тебе, Анов, мало лет. Это видно и по твоему почерку (письмо-то, безусловно, писал ты сам), и по тому, как тщательно расставлены знаки препинания, и по лихости, с какой ты употребляешь слова «кодла», «легавые»...

Нет, дружок, просто так эти письма не пишутся. Видно, здорово задела тебя моя история, раз ты решился на такой демарш.

Я существую, «король ночного Улан-Удэ». Да и сам ты хочешь, чтобы я был, иначе не стал бы писать. И не такой уж я редкий экспонат в преступном мире — много таких, как я. Это они прислали мне письма — эту огромную пачку. В них совсем другие слова, другие мысли. И пусть тебе не кажется, что это я один читаю тебе мораль. Я говорю сейчас от имени десятков людей, которые поняли, что зашли в тупик, и решили повернуть свою жизнь на 180 градусов. Или, может, по-твоему, они тоже не существуют?

Немало еще бродит ночами, соревнуясь с кошками в бессоннице, некоронованных королей. Они топчутся бессмысленно и глупо на одном месте, вместо того, чтобы честно идти вперед. А чтобы скрасить свое топтание, выдумывают себе красивую жизнь и красивые имена.

Я обращаюсь ко всем вам, кто еще не попробовал вкус пайки черного хлеба и не слышал, как лязгают тюремные засовы. Кто еще не смотрел на небо в крупную клетку и не ехал в поезде с окнами, забранными колючей проволокой, куда — неизвестно... Вы не знаете, до чего же он трижды соленый, этот подневольный рабочий пот! Как тяжело таскать лес и долбить промерзшую землю под взглядами охранников!

Вы этого еще не пережили. И поэтому мир ваш кажется вам необыкновенно красочным, сентиментальные песни вышибают пьяную слезу и вам так хочется броситься на шею «друзьям», тем «друзьям», которые при первом удобном случае постараются оттолкнуть вас в сторону, чтобы пройти самому. Они не пошлют в тюрьму передачу, разве напишут одко-два письма: «Ждем, Санька (или Петька), приезжай— гульнем». А у Саньки (или Петьки) впереди еще годы и годы, и куда уж там гулять... ...Это случилось давно, когда я сам звался королем. За спиной у меня было уже две судимости, а впереди — долгий срок заключения. Правда, я тогда уже не идеализировал преступную жизнь: просто был хороший, солнечный день, заглянувший своей голубизной к нам в камеру — пришла весна, с ее буйством зеленых красок, с бирюзовыми блюдцами озер, с коврами трав и чем-то неощутимым, имя которому — молодость и чистота. Уже начинались экзамены, и тарелка репродуктора — единственная ниточка, которая связывала нас со свободой,— сообщала о школе, юности, будущем. И тогда-то я услышал эту песню. Она говорила о тех, кто переступает порог школы и уходит в мечту, О поезде, который идет в будущее, о том, как

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.