Николая Островского уже нет. Мучительная, тяжелая болезнь издавна предрешала этот конец. И все же больше всего хочется говорить о жизни - богатой, огненной жизни, которая пылала в этой груди.

Вспоминается первая встреча.

Островский лежал в тени большого дереза. Обычная, строгая гимнастерка была на нем - и больше всего он был похож не на хронического больного, а на тяжело раненного бойца. Но вот неожиданная, удивительно юная, почти мальчишеская улыбка освещает это бледное, истаявшее лицо.

- Моя жизнь полна и не бесплодна. Ведь лучше год, два настоящей жизни, чем десятилетнее прозябание, - говорит он.

Этот молодой человек, лишенный возможности видеть небо, цветы, лица любимых и друзей, лишенный возможности спуститься и подойти к морю, которое так близко шумело и которое он так нежно любил, признавал ту жизнь, которой жил, настоящей жизнью.

Нередко пишут о жизнерадостности Островского. Бесспорно, это верно. Глубокая, инстинктивная любовь к жизни была прочна в этом человеке. Но то, что до последнего вздоха поддерживало несгибаемую энергию в Островском, было неизмеримо выше, сложнее и прочнее обычного человеческого оптимизма, обычного человеческого жизнелюбия. Скажем об этом словами героя «Как закалялась сталь» Павлуши Корчагина:

«Самое дорогое у человека - это жизнь. Она дается ему один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое и чтобы, умирая, смог оказать: воя жизнь и все силы были отданы самому прекрасному в мире - борьбе за освобождение человечества».

Именно так расшифровывается та огромная сила, которая поддерживала пламя жизни и энергию в измученном теле Николая Островского.

За несколько часов до смерти этот человек оказал:

- Мадрид не сдается. И я не сдамся!

Мировая литература а течение веков с пристальным вниманием разрабатывала тему жизни и смерти.

Вспомним Толстого. Член судебной палаты Иван Ильич, добившись всего того, о чем мечтал в лучшую пору юности: положения, чина, выгодной женитьбы, новый гардин, которые он сам с такой заботливостью прибивал в своей новой квартире, - тяжело заболев, постепенно и совершенно неожиданно для себя открывает страшную, обжигающую его своей правдивостью мысль: вся жизнь его была ложью; он никогда не был по - настоящему счастлив, он даже никогда не жил по - настоящему!

«Ему пришло в голову, что то, что ему представлялось прежде совершенной невозможностью, то, что он прожил свою жизнь не так, как должно было, - что это могло быть правда. Ему пришло в голову, что те его чуть заметные поползновения 'борьбы против того, что наивыше поставленными людьми считалось хорошим, поползновения чуть заметные, которые он тотчас же отгонял от себя, - что они - то и могли быть настоящие, а остальное все могло быть не то. И его служба, и его устройство жизни, и его семья, и эти интересы общества и службы, - все это могло быть не то. Он попытался защитить перед собой все это. И вдруг почувствовал всю слабость того, что он защищает. И защищать нечего было».

И тут началось страшное: «Тот, три дня не перестававший крик, который так был ужасен, что нельзя было за двумя дверями без ужаса слышать его». Началась та страшная агония крошечного эгоистического существования, о которой с такой безжалостной правдой рассказал гениальный Лев Толстой.

Новые гардины, квартирка, служебные повышения не спасли мелкого индивидуалиста от ужаса полного и темного небытия: с концом его маленькой, слепой жизни для него кончается весь мир, вся вселенная. То «самое прекрасное», что позволило смертельно измученному большевику полупарализованной рукой написать замечательную книгу, что позволяло ему со спокойствием героя говорить: «Надо торопиться работать, потому что - самое большое - я просуществую еще два года», - это целиком отсутствовало в жизни царского чиновника Ивана Ильича.

Огромная очередь тянулась к дверям Дома советских писателей, где покоился прах Островского. В глубоком, взволнованном молчании проходили люди мимо утопавшего в цветах гроба Николая Островского, лучшего представителя сталинского поколения молодежи. Шли парашютистки, летчики, молодые командиры, стакан овцы, учащиеся. Все те, кому капля за каплей отдал свою жизнь, свой талант, свое горение Николай Островский. Те, в ком обретал он новую, бессмертную жизнь. Островский снова жил и в мужественной парашютистке, и в смелом летчике - высотнике, и в молодом инженере, и в маленьком пионере.

Павлуша Корчагин и Коля Островский, конечно, едины. Дежурившая у постели умиравшего его сестра рассказывает, что, переживая нечеловеческие мучения, Николай застонал только один раз, - потеряв сознание.

А в романе «Как закалялась сталь» устами врача Нины Владимировны рассказывается, как вел себя тяжко раненый большевик Павлуша Корчагин:

«Обычно в подобных случаях много стонов и капризов. Этот же молчит, когда смазывают йодом развороченную рану, натягивается, как струна.

Часто теряет сознание, но вообще за весь период ни одного стона.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.