Переворачивали все вверх дном и вместе с ними в веселом кольце уходили отсюда угрюмые обитатели «ротонды», на извозчиков же грузили пачки книг, газетные кипы.
Через несколько дней опять бегали сюда мальчики за газетами и дрались в очереди.
К концу лета сутулый, очкастый человек, белокурый, с зубами, выдававшимися при смехе далеко вперед - вышел ночью, а утром нашли его положенным на скамейку спокойным тем спокойствием, какое бывает только раз в человеческой жизни.
Озабоченные смуглые люди мало изменились в лице, когда несли его в «ротонду». Разве жестче и сосредоточенней стало и без того жесткое, сосредоточенное лицо да, пожалуй, руки тверже. В руках может быть сталь, так что их трудно разжать. Это когда в красном гробу, с красными и черными лоскутами на древках, несли очкастого человека на кладбище... Так было до осени.
Осенью, густой осенней ночью, через сад прогрохотали два броневика, и, разойдясь чуть, с двух сторон рванули ночь гулким пулеметным треском. Чуть не до рассвета в лопающихся стеклах горели желтые отсветы мелькающих из броневиков огней. А под утро слышно было, как где - то за городом тяжело и придушенно бьют орудия, и искрами непрерывно сыплются ружейные и пулеметные стуки.
Под утро же через сад бежали юнкера и с винтовками на перевес ворвались в «ротонду». В «ротонде» было пить человек: дежурный - крепкий, узкоглазый Саратове, в защитном френче и английской кепи, с бритой ширококостной головой; сторож - старик, высокая женщина в желтом пальто и два солдата. В «ротонде» все и остались. Женщина лежала грудью на столе, закинув вперед руки, и на этом же столе лежал одиноко черный маленький «бульдог».
Сторож припал набок, высоко вздернув клочковатую бороду, с лицом недоумевающим, глядя на дверь; тут же недалеко лежали и солдаты, один подле другого, по - братски, и один из них остроносый с простреленным лбом подложил даже руку другому под спину, будто в смерти пытался обняться.
А за разбитым расщепленным пианино у самого экрана валялся дежурный. Мертвое его лицо уродливо ткнулось в пол. Он жил больше всех, и потому лицо его было разорвано, бритая голова разрублена, рука вытянута.
Возле же валялись черные обоймы и медные гильзы. И двери и стены были выщерблены дырами, поп в зале был покрыт густым слоем мела и штукатурки.
Так пролежали они весь день, а ночью подъехал к «ротонде» грузовик, и дюжие станичники брали их за ноги и за руки и, раскачав, бросали в машину. Только женщину бросили неудачно - она ударилась головой об обитый железом край и, хрустнув, упала на землю. Тогда один казак поднял ее на руки и перекинул легко в машину. «Ротонду» же несколько дней ломали юнкера и казаки. Выламывали рамы и двери, рвали бумаги, газеты, срывали со стен портреты. Были они пьяны царской водкой из взломанных погребов и местью.
И топа надолго, на годы заколотилась «ротонда», чтобы два года видеть, как в саду буйствуют с проститутками дроздовцы и шкуровцы, пока ночью однажды не послышался дальний пушечный гул, не потянулись мимо по Бульварной последние обозы, чтобы в одно январское Утро увидеть конных с красными флажками на пиках.
* * *
ПРОТОКОЛ
заседания Общегородского Комитета РЛКСМ от 16/IX 1924 года.
Присутствовали: Канкрин, Струхова, Рыжов, Данилин...
Слушали:
Доклад Канкрина о ремонте «ротонды» под общегородской клуб.
Постановили:
Признать необходимым отремонтировать к пятилетней годовщине городской организации.
Наблюдение и организацию поручить т. Канкрину.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Первые дни комсомольской литературы