Алексей Цветков и его десятилетняя дочь
Андрей Татарко |
Когда у меня появилась дочь, я попытался отнестись к этому серьёзно и положил перед собой на стол Монтессори, Пиаже и Фрейда. У последнего тоже была дочь, и он оставил ей в наследство интересную модель развития детской психики. Я знал, что на всё нулевое десятилетие ребёнок станет для меня главным занятием. Какие цели я ставил? Избавить появившегося человека от обычного засюсюкивания, эгоизма, опасного прежде всего для самого эгоиста, от стены со взрослым миром, из‑за которой и рождаются все более поздние представления о безусловном авторитете и власти, привить вкус к великим событиям, объяснить, в чём кайф принципиальности и какая есть польза от противления окружающему «мычанию» (от слова «мы»).
Ребёнок учит долго ждать и кропотливо готовиться, планировать чьё‑то развитие, подыскивать к любым сложным терминам простые замены и наглядные примеры. И ещё он показывает, откуда берутся в наших головах все «разумеющиеся» и «очевидные» представления. На десять лет он становится твоим учителем, позволяющим прожить ещё одно детство и одновременно наблюдать его с аналитической колокольни.
У каждого отца в памяти полно такой очаровательной ерунды:
«В Афинах жили Платон и Гематоген», «Рим — это город, в котором всё сломалось…» «У Буратино такой нос длинный, чтобы по сосне стучать, жучков-мошек выковыривать», «Принцесса спала, как лягушка замороженная» — это про спящую красавицу.
Но после трёх лет, вслед за этим интересным только родителям милым лепетом человек берётся рассуждать, пробуя разобраться в родах, видах и вероятных отношениях всего вокруг:
«Пойдём в «Ашан», купим там себе тележку покататься». В три года сложно понять, почему тележка как раз бесплатна, а всё, что в ней лежит, — нет. Воткнув в сугроб ряд сосулек, она называет это «Сити». Описывая свой сон, говорит: «Красиво, как в рекламе», а в сказке про «Машу и Медведя» считает самым важным узнать, с чем именно Маша испекла маскировочные пирожки.
Первая проблема, которая её беспокоит, — насилие и его связь с разделением на «мужское» и «женское».
«Кошка и корова — это женские и травоядные животные, а собака и бык — хищные и мужские». А вот с рыбкой не понятно, какого она пола. Только у женских травоядных бывает молоко. Только мужские охотятся. Известие о том, что у всех видов есть самцы и самки, воспринимается четырёхлетней девочкой с недоверием. Тогда приходится вспомнить двуполых улиток, и Алёна тут же заключает, что улитки состоят в явном биологическом родстве с бесполыми ангелами, нарисованными в церкви на стенах. Сюда же ей зачисляются и некоторые крылатые насекомые, и ребёнок делится рецептом: «Если съесть всех божьих коровок, то у самого крылья вырастут, как у ангела».
Противоположный ангелам инфернальный полюс хаоса заселяется сочёртиками, получившимися из сатиров с картины «Спящий Марс» и чёртиков из мультика про Балду. Сочёртики могут жить только в домах, построенных для них Гауди и покрытых панцирем из битых тарелок, поэтому их родина, судя по фотографиям, находится в Барселоне.
Игра в пластмассовых чудовищ. Утихомиривая тираннозавра, травоядные сначала отдают ему своих умерших, чтобы он живых не трогал, а потом предлагают ему подыскать жену и ребёнка. В четыре года девочка уверена: не может быть хищником тот, у кого есть семья.
Задумавшись о человеческих войнах, она предлагает объединить все государства, женив одну, самую красивую, принцессу сразу на всех принцах мира, и вычисляет, постелив перед собой карту, сколько для этого понадобится свадебных карет. Это мировое правительство будет гаремом наоборот.
Узнав, что нарисованные, в отличие от живых, никогда не умирают, ребёнок протестует против смерти: «Я стану нарисованная и не буду умирать, и папа мой станет нарисованный, и мама!». Именно за этим мы и создаём вторую, образную реальность, именуемую культурой. Психологическое её топливо — в желании организовать себе какое-никакое бессмертие — узнаваемый, но не органический и предположительно вечный мир, — и тем самым решить эту нестерпимую проблему хотя бы отчасти.
Ей представляется забавным встреча образа с исходным материалом: смеётся, увидев, что надувного снеговика на крыше замело настоящим снегом.
Смерть она видит как попадание за стену неопределённой длины, в которой нет дверей, через которую не перелезешь и никогда никого из знакомых не встретишь, т. е. как абсолютное одиночество. Видимо, это одна из причин, по которой в древности вместе с господами хоронили их слуг и жён. А для мультяшек смерть всё же наступает, если они настолько сильно разгонятся, что выскочат из телевизора к нам в комнату. Но этого при ней ни разу не случалось. Граница между нетленными образами и смертными существами охраняется хорошо.
Ещё она уверена, что прожить дольше помогают документы, и мечтает о паспорте. Фея Тучкина — такое имя и фамилию запишет туда, когда получит. Над предложением сделать себе паспорт самой смеётся. Такой документ не продлевает жизни.
На пятом году, примирившись с фатумом, ребёнок обращается к чуть меньшим проблемам.
Узнав о парниковом эффекте: «Выхлопы нужно собирать в консервные банки, чтоб потом их вывозить ракетами на Луну. Или можно накачивать ими футбольные мячи».
Разобравшись в правилах, Алёна предлагает футбольному вратарю держать при себе пистолет, чтобы издали стрелять по мячу и отбивать его.
Из-за взрыва на водопроводной станции в домах нет воды, и у магазина все выстраиваются в очередь за бутылками. «Так, может, они сами и взорвали, чтобы денег заработать?» — в шесть лет она впервые предполагает искусственное создание спроса и расчётливых рыночных террористов в магазинных продавцах.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
комментарии
Очень интересно расписано, аналитика ... а ведь никогда и не задумаешься, принимаешь всё так, как есть, как естественный процесс.