Разлад и согласие

Разбрелись по местам и «доминошники».

Происходило это вступление в должность два года назад.

– С чего я начал? Да с того, что решил создать «мнение народное», – чуть усмехается над собственными словами Шафета. – Вернее сказать, не создать, а пробудить. Чтобы не я единолично в цехе за дисциплину боролся, а весь коллектив.

Путь тут известный: нужен актив, костяк. И он в цехе сложился довольно быстро – в основном из ребят-комсомольцев, а их у нас из 106 человек 60. И когда мне приходилось даже с глазу на глаз с людьми говорить, ссылался я уже не на себя, не на распоряжения, а в первую очередь на коллектив, показывал, объяснял, что каждое нарушение дисциплины – это прежде всего удар по своим товарищам по цеху, что это оскорбление не мне, не дирекции, а опять же-им – товарищам, что пренебрежение тут оказывается не мне, а нашему общему делу. И мне верили. Не могли не верить, потому что у нас уже не было такого, что, скажем, вынесет начальник цеха прогульщику выговор, а его в цехе по плечу хлопают, утешают: «Не бери в голову!.. Не обращай внимания – ему положено».

А иначе, уверен, нельзя. Одному с этим делом, с дисциплиной целого коллектива, не сдюжить. Так что как поступить с нарушителем, мы теперь тоже решаем сообща.

Есть еще люди, которые пользуются гуманностью наших законов, спекулируют на ней, и разумная жесткость по отношению к ним необходима. Но не думаю, что надо гнать, выживать с завода. Большая ли польза выйдет, если наш прогульщик уйдет на другое предприятие, а к нам от них придет их нелюбитель дисциплины? Ведь уходят обычно «по собственному желанию». Кто на этом потеряет? В первую очередь государство.

Тогда, в начале, постоянных нарушителей в цехе было человек восемь – это они регулярно ночевали в вытрезвителе, опаздывали или раньше «смывались», или просто тихо-мирно сачковали. С них мы и начали. Не запугивали, не стращали, говорили, как дальше жить будем, объясняли, как не будем. И знаете, это ощущение противостояния коллективу, выделенное™ из него сработало. Правда, трое из них ушли – говорили, что не выдержат, а подводить людей не хотят. И все-таки мы верим, что для них это не было просто очередным перелетом с места на место. А пятеро оставшихся работают, и работают неплохо, хотя ангелами не стали...

И вот еще что. Обычно все силы администрация и общественность «убивают» на тех, кого называют злостными нарушителями. Других же, нормальных работников, словно и не замечают. А это – громадная ошибка. Это – явная несправедливость. И люди, особенно молодые, ее остро чувствуют.

Я в двенадцать лет пришел в ремесленное училище. Время тогда было другое, жесткими с нами бывали до предела, но и добрыми – тоже до предела. И это запомнилось, отложилось в памяти. Отметь не только то, что сделано плохо, но и то, что хорошо, что нормально сделано. Люди любят и ценят внимание.

Оно их привязывает к коллективу, к работе – она им становится интересна. Она становится источником самоуважения. А это уже надежный барьер против недисциплинированности, текучести.

Шафета до прихода в цех долго работал мастером в ПТУ, учился в техникуме, занимался в Институте повышения квалификации профтехобразования, то есть обладает определенными педагогическими знаниями и навыками. Что, к сожалению, редкость. «К сожалению» – это его замечание. Он даже считает, что повышать мастерам и начальникам цехов в первую очередь надо не техническую квалификацию, а педагогическую. Пока же все заканчивается тем, одарила ли природа человека на этой должности педагогической жилкой или обошла. И обычно мастер справедливо считает, что он не Макаренко и не совсем справедливо приходит к выводу, что воспитывать-перевоспитывать – это и не его дело, его дело – план. И вот пошел рубить, ломать, подминать, давить там, где подход нужен.

– А как у вас с планом, Василий Яковлевич?

– А так, как положено: план – святая свять!х. Но добиваться его надо не любыми средствами. А то план-то выцарапают, при этом измордуют друг друга, а после этого в глаза друг другу посмотреть стыдно...

И поэтому мы не «гайки закручивали», уповая на прочность резьбы, когда за дисциплину брались, мы и производство старались по-другому построить. Люди должны были видеть, что меняются не только требования к ним, но и что у них появилась возможность работы по-новому, возможность по-другому себя на работе ощущать.

Помню, я тогда пообещал: каждый будет получать столько, сколько заработает, сколько внесет в общее дело: Не поверили. Привыкли к другому – мастер зарплату в случае чего подтянет. А зарплата должна быть реальной – за сделанное. Норм и расценок в цехе тогда никто не знал. И случалось, за одну и ту же деталь начисляли по-разному. А рабочие между собой «понимающе» обменивались: «Что-то они там химичат»: Я пошел в ОТиЗ. В чем дело? Оказалось, никто не химичит, просто напутали... Теперь у нас расценки всем известны – вывешены на видном месте. И если нормы пересматриваются, то нормировщик сразу доводит их до людей. А иначе витают по цеху слухи, что, мол, «срезали расценки».

Кстати, планы мы обсуждаем коллективно и нереальных обязательств на себя не берем...

Многие, видимо, тут понимающе улыбнутся: знаем, слышали, а как нажмут сверху, так никуда не денешься. Но на заводе говорят: «Шафета за нереальное дело не возьмется». Были такие случаи – стоял на своем. Это, увы, не значит, что в цехе № 2 не бывает авралов. Цех – промежуточный между первым и третьим, неритмичность поставок деталей третьим цехом регулярно треплет и его. Но проведенная здесь реконструкция, внесенные своими силами усовершенствования позволили создать запас мощностей. Авралы, конечно, создают напряжение, но не выматывают.

– Самое же важное – люди стали дорожить своим местом, своим коллективом. Был у нас случай. За несколько опозданий и других нарушений перевели в подсобники молодого маляра Анатолия Луцкевича. Мера вообще-то спорная. Бывает, человек серьезно обижается, заявление пишет. А Луцкевич тогда сказал: «Наказывайте, переводите, только в цехе оставьте». Случай же был простой: отработал парень здорово месяц, прилично получил, ну и повело его – посчитал себя чуть ли не всесильным и незаменимым.

– Василий Яковлевич, а бывают для вас нарушения дисциплины – ну, как бы это сказать – необъяснимые, непонятные, что ли?

– Знаете, когда для человека дисциплина стала делом внутренним, ему любое нарушение непонятно. Вот возьмите простейшее – опоздание. Заставишь написать объяснительную записку – чего только не напишут! Проспать – вполне уважительная причина. Да как же можно работу проспать? Я вот, например, на работу минут за пятнадцать прихожу, чтобы к началу смены все подготовить. Один раз специально заставил себя прийти точь-в-точь – почувствовал, что смена была скомкана. Ухожу, когда уверен: можно уйти.