Имя замечательного чешского писателя Карела Чапека хорошо известно советскому читателю. Лучшие его произведения - романы, пьесы, многочисленные рассказы и очерки - завоевали признание во всем мире.

Во время нависшей над Чехословакией угрозы фашистской оккупации Чапек активно выступает против реакции и открыто выражает симпатии Советскому Союзу. Его роман «Война с саламандрами», пьеса «Белая болезнь» представляют собой сатирическое обличение фашизма, призывают к борьбе за мир и демократию.

В публикуемом нами «Рассказе бывшего арестанта», написанном в 1929 году. Карел Чапек зло критикует буржуазный тюремно - полицейский аппарат, для представителей которого личная выгода и «честь мундира» дороже всего.

На русском языке рассказ публикуется впервые.

- Преследовать вора - это пустяки, этим никого не удивишь, - сказал писатель Яндера. - А вот приходилось ли вам слышать о таком поистине невероятном случае, когда вор сам разыскивает обворованного? Я, к вашему сведению, был в таком положении.

Недавно написал я рассказ. И вот, когда я стал читать его уже напечатанным, меня вдруг охватила какая-то безотчетная тревога. «Постой, постой, - сказал я себе, - нечто подобное ты уже где-то читал! Черт возьми, у кого ты украл эту вещицу?»

Три дня я ходил, как чумная овца, и все не мог решить, у кого я это, как говорится, слямзил. Встречаю приятеля, говорю ему: «Послушай - ка, дорогой, мне все время мерещится, что последний мой рассказ у кого - то украден». «Ну, как же, я с первого взгляда заметил, - отвечает он, - это ведь стянуто у Чехова». Тут у меня словно камень с души свалился, и, когда мне потом случилось беседовать с одним знакомым критиком, я ему и говорю: «Верите ли, иногда допускаешь плагиат, сам того не ведая: вот, например, оказалось, что мой последний рассказ краденый». «Я знаю, - отвечает критик, - ведь это из Мопассана».

Так я обошел всех своих друзей. И послушайте: если человек однажды ступил на кривую стезю преступления, то остановиться он уже не может. Представляете себе, оказалось, что этот рассказ я украл еще у Готфрида Келлера, Диккенса, Д'Аннунцио, из «Тысячи и одной ночи», у Шарля Луи Филиппа, Гамсуна, Шторма, Гарди, Андреева, Банделло, Розеггера, Реймонта и целого ряда других. Вот вам живой пример того, как человек все глубже и глубже погрязает во зле.

- Это что, - промолвил, откашливаясь, бывший арестант Бобек. - Я вспоминаю один случай, когда убийца был налицо, а подобрать к нему убийство никак не могли. Только не подумайте, что это было со мною; нет, просто я с полгода прожил в том самом доме, в котором раньше сидел этот человек. Было это в Палермо, - пояснил Бобек и скромно добавил: - Оказался я там из - за какого - то жалкого чемодана, который подвернулся мне под руку на пароходе, что ходит из Неаполя. Случай с убийцей мне рассказал старший надзиратель: я учил его играть во францефус, крестовый марьяж и в божье благословение. Очень благочестивый человек был этот надзиратель!

Так вот, однажды ночью два фараона - в Италии они всегда ходят по двое - увидели, как по Виа Бутера, что ведет к этому смрадному пристанищу, изо всех сил бежит человек. Ну, схватили они его, а у него в руках, рогсо dio, окровавленный кинжал! Понятное дело, привели его в полицию и - «Давай, малый, выкладывай, кого проткнул». Парень в рев и говорит: «Убил человека, а больше ничего не скажу, потому что если б сказал, то пострадали бы другие люди». Так от него ничего и не добились.

Ну, тут, конечно, сразу стали искать какой - нибудь труп, да не нашли. Тогда приказали осматривать всех покойников, о которых в те дни заявляли родные. Но оказалось, все они умерли христианской смертью: кто от малярии, кто от какой - нибудь другой болезни. Тогда снова взялись за этого парня. Он сообщил, что зовут его Марко Бьяджо из Кастро - джиованни, а работает он подмастерьем у столяра. А еще, что нанес двадцать ран христианину и убил его, «о кого - не скажет. Это может принести несчастье другим людям. И все. Он только призывал на себя кару божью и бился головой об землю. Надзиратель уверял, что за всю свою жизнь не видел такого раскаяния.

Ну, знаете, ведь эти полицейские не верят ни одному вашему слову... Вот они и стали говорить, что Марко никого не убил, а все врет. Пришлось послать тот кинжал в университет. Там определили, что кровь на лезвии человеческая и что им, должно быть, пронзили сердце. Уж, помилуйте, не представляю, как это можно было узнать!...

Ну, ладно, что ж теперь было делать: убийца налицо, а убийства нет. Как станешь судить человека? Понимаете, должен ведь быть состав преступления. А этот самый Марко все время только и молил, и плакал, и просил, чтобы его скорее судили и чтобы он мог искупить свой смертный грех. «Ты, рогсо dio, - сказали ему, - если хочешь, чтобы тебя судили, признавайся, кого убил. Не можем же мы тебя повесить просто так, за здорово живешь. Назови хоть нам, лошак чертов, каких ни на есть свидетелей». «Я сам свидетель, - кричал им Марко, - я присягну, что убил человека!» Вот ведь какая история.

Надзиратель мне говорил, что этот Марко очень уж хороший и порядочный был человек. Такого порядочного убийцы у них в тюрьме отроду не бывало. Читать он не умел, но библию всегда держал в руках, хоть и вверх ногами, и все плакал в нее. Тогда взяли и подослали к нему одного добряка - патера, чтобы он поддержал его в вере, а заодно половчее выведал, что и как там было. Так этот патер, когда вышел от него, вытер платком глаза и сказал, что если Марко еще чего - нибудь не напоганит, то заслужит великое прощение, что это душа, жаждущая справедливости. Однако, кроме разговоров и слез, патер ничего не выудил. «Пусть меня повесят - и баста, чтобы я наконец мог искупить свою страшную вину, - говорил Марко. - Должна же быть справедливость!» Так это и тянулось целых полгода: никак не могли подыскать подходящий труп.

Наконец полицей - президент и говорит: «Если этому Марко так уж хочется висеть, так давай свалим на него ту старуху, которую убили в Арнелле через три дня после его ареста. Ведь это просто позор: тут у нас убийца без трупа, а там труп без преступника. Надо бы это как - нибудь утрясти. Если Марко хочет, чтобы его приговорили, так ему должно быть все равно за что, а уж мы - то для него ничего не пожалеем, когда он признается, что ухлопал старуху».

Вот, значит, Марко и предложили это дело и пообещали, что тут он наверняка получит веревку и душа его обретет покой. Марко немного поколебался, а потом и говорит: «Ну нет, уж если я погубил свою душу убийством, так не приму на нее еще и таких смертных грехов, как ложь, надувательство и лжесвидетельство...» До чего праведный был человек!

Однако дальше так продолжаться не могло. Теперь в тюрьме только о том и думали, как бы избавиться от этого проклятого Марко. «Знаете, - сказали однажды надзирателю, - а нельзя ли как - нибудь устроить ему побег? Судить его мы не можем: ведь это был бы срам один, а не суд. Отпустить его на свободу опять же нельзя: он сам признается в убийстве. Пусть этот сапе maledetto незаметно исчезнет».

И вы только послушайте: с этого дня Марко стали без конвоира посылать за перцем и спичками, его камера день и ночь была открыв настежь, сам он целыми днями бегал по костелам и по всем святым, а вечером, нате вам, с высунутым языком прибегал назад, как бы у него перед носом не захлопнули ворота тюрьмы. Однажды их нарочно закрыли пораньше, так он поднял такой гвалт и так в них колотил, что пришлось впустить его в камеру!

Наконец как - то вечером надзиратель и говорит Марко: «Эй, ты, porca madonna, сегодня ты спишь здесь последний раз! Если не хочешь признаваться, кого убил, так мы тебя, бандит проклятый, отсюда выставим: катись к черту, пусть он сам тебя наказывает».

Марко той же ночью повесился на окне своей камеры.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.