Мало иметь талант, недостаточно быть работоспособным, надо всегда быть готовым к случаю-случаю, который перевернет вашу творческую судьбу. Художник должен ждать необычайного. Это - не пассивное ожидание, не мечта, но упорная работа над будничными вещами, которые иногда нравятся, иногда оставляют равнодушным, но всегда необходимы как тренировка, как накопление опыта.

На Западе актер может прождать случая всю жизнь, потому что он зависит от людей, равнодушных к искусству, потому что самая система капиталистического общества такова, что ни талант человека, ни его бескорыстная любовь к делу не имеют цены.

У нас всякий молодой способный актер может получить возможность выразить себя, свою творческую сущность наиболее глубоко и полно, потому что у нас растят молодежь, следят за ней, выдвигают ее, потому что интересы искусства дороги всей стране.

Для меня таким счастливым случаем была роль Полежаева в фильме «Депутат Балтики». Эта роль была подведением итогов всей моей предыдущей работы в театре и кино. Но для того чтобы сыграть ее так, как мне хотелось, в полную меру своих сил и возможностей, я должен был пройти длинный и пестрый путь.

После окончания Ленинградского института сценических искусств я был приглашен в ТЮЗ, один из лучших ленинградских театров. По типу, по внутреннему духу этот театр напоминал студии Художественного театра: такой же сплоченный, дружный коллектив, студийные занятия с актерами, развитие чувства ответственности за свой театр и уверенности, что твой театр должен быть самым лучшим.

ТЮЗ можно назвать не только театром юного зрителя, но и театром молодого актера.

Работа в ТЮЗ имела для меня большое значение: ТЮЗ воспитал у меня чувство ансамбля, принцип «нет маленьких ролей, есть маленькие актеры». Сегодня я играл большую, ответственную роль Дон-Кихота, а завтра - стражника, который 40 минут молчит на сцене, но к обеим ролям я относился с одинаковой серьезностью и старался молчать как живой человек, как определенный образ, а не быть живой бутафорией на сцене.

Воспитывал и сам маленький зритель - существо очень ехидное и наблюдательное, которое не прощает небрежности и невнимательности. На одном из спектаклей «Дон-Кихота» у меня отклеились усы. В зрительном зале началось бурное веселье, совсем не соответствующее событиям, происходившим на сцене. Я вышел из положения только благодаря находчивости, закричав: «О проклятые волшебники! Они даже усы мои с корнем вырвали!...»

Последняя моя роль в ТЮЗ - Звездинцев в комедии Толстого «Плоды просвещения». Работа над этой ролью совпала с приездом в Ленинград московского Художественного театра.

Я увидел «Вишневый сад» и долго ходил под впечатлением этого спектакля. Особенно меня потрясло исполнение роли Гаева К. С. Станиславским. Я впервые понял, какая глубина может скрываться за словами и жестами сценического персонажа. И к роли Звездинцева я пытался подойти глубже, чем обычно, найти путь от внутреннего к внешнему.

Следующий этап моей работы прошел в цирке и Мюзик-холле. Еще в ТЮЗ мы с товарищами сделали шуточный номер «Пат Паташон и Чарли Чаплин», имевший на вечерах актерской самодеятельности шумный успех. Нам предложили выступить с этим номером в цирке, а затем меня пригласили в Мюзик-холл.

Работа в Мюзик-холле показалась мне очень соблазнительной: совершенно новый жанр, где драматический актер может играть, петь, танцевать, делать цирковые номера, если сумеет... Но действительность разбила мои надежды. Оказалось, что цирковые аттракционы не сливаются органически с живым словом, произносимым актером. Мюзикхольное обозрение распадается на части, абсолютно чуждые друг другу: с одной стороны - канатоходцы, дрессированные звери, жонглеры, гимнасты, с другой - актер, танцующий, поющий и играющий... гораздо хуже, чем он играл бы во всяком другом театре.

Из Мюзик-холла я снова вернулся в театр. Это был Ленинградский театр комедии - передвижной театр, выступавший главным образом в рабочих клубах.

Мне казалось, что за время работы в Мюзик-холле я окончательно растерял себя как актера. К работе я приступил с трепетом и волнением, но, к счастью, в театре оказался хороший режиссер, и я удачно справился со своей первой ролью. Я играл Байотерса в пьесе «Миллион Антониев». Я сыграл его 250 раз. Были дни когда я играл его утром и вечером, и были вечера, когда я испытывал полное, ни с чем несравнимое удовольствие от того, что нахожусь на сцене. Этому ощущению помогало еще необыкновенно внимательное отношение и необычайно бурная реакция рабочего зрителя на наши спектакли. Работа в передвижном театре окончательно заставила меня понять, какая ответственность лежит на актере перед зрителем.

Из Театра комедии я перешел в театр госдрамы имени Пушкина. Я сыграл там около десятка крупных ролей. К сожалению, среди них были, например, такие, как Ян Двали, в бездарнейшей, пошлой пьеске «Чудесный сплав». Когда я исполнял эту пустую и фальшивую роль, у меня по окончании спектакля было такое ощущение, как будто я целый вечер лущил семечки - и легко и тошно.

Но в этом же театре я сыграл Варлаама в «Борисе Годунове», Крогстадта в «Норе», Осипа в «Ревизоре» и Мориса Массубра в «Мольбе о жизни». Эти роли заставили меня почувствовать себя на советской сцене на своем месте. Период юношеских мечтаний кончился.

Наряду с театром я все время работал в кино. С появлением звукового кино исчезла разница для актера в методе работы над образом. Различна только техника, метод не меняется.

Еще в 1926 году я сыграл малозаметный эпизод в фильме «Поэт и царь» - парикмахера Шарля. Народный артист Гардин говорил по поводу исполнения этой маленькой роли: «Для этого актера надо специальные сценарии писать!»

Я гордился этим, но считал и до сих пор считаю, что сценарий надо писать для зрителей, а не для актеров. Для актеров пусть пишут в Америке. Сценарий, написанный для актера, обкрадывает самого актера: он приноравливается к актерским данным, вместо того чтобы давать им развиваться.

С переходом на звук работа в кино стала интереснее. Я сыграл роль рабочего Гайдуля в фильме «Граница», играл в «Горячих денечках» Зархи и Хейфеца, в «Детях капитана Гранта» и в других фильмах. Были крупные и интересные роли, но работа над ними меня не удовлетворяла. Вся беда заключалась в том, что у кинорежиссеров прочно установился взгляд на меня как на комедийного, эксцентрического актера, а я мечтал о роли, в которой тебя не рассматривают, не любуются тобой, а вместе с тобой, вслед за тобой живут, смеются, плачут и надеются.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.