Никанор тоже заулыбался, стал оглядываться на ребят, готовый расхохотаться вместе с ними. Но увидел прежде всего страдающее лицо Кати Бояринцевой. Катя страдала, она гневалась на всех, кто смеялся сейчас вокруг, а главное, смотрела на него, Никанора, с сочувствием. Уже по-иному он еще раз оглянулся на ребят, на учительницу. Смеялись над ним. Точно.
И тут он наконец сообразил. Весь год их класс проходит географию Советского Союза. При чем тут Коста-Рика? И зачем он вообще отвечал? Бывает же, что человек не знает. И никто не смеется. А так он стал посмешищем всего класса. Еще Кира узнает...
На перемене Макас стал оправдываться. Пусть Никанор не думает, он, Васька, про Коста-Рику вовсе не подсказывал, а совсем...
— И вообще, — объяснил он, — не расстраиваться, а радоваться надо. Слышишь, в коридоре опять ржут? Похоже, наши рассказывают про тебя восьмому «Б» и «В». А по-американски это знаешь как называется? Па-бли-сити. Известность, значит. Или, по-другому, рекла...
Никанор недослушал, схватил учебник географии и с силой треснул Ваську по голове. Тот отреагировал быстрее, чем успел обидеться. От жесткого Васькиного кулака у Никанора загудело в ухе. В то же мгновение сам Васька отлетел на три парты вперед. Что-что, а уж если оттолкнет Кострикин...
Когда со звонком в класс вошел учитель физики, недавние друзья сидели, круто отвернувшись друг от друга, так что соприкасались не локтями, как обычно, а спинами. И даже спины их выражали враждебность.
Едва физик задал свой первый вопрос, адресуя его всему классу и примериваясь, кого бы лично спросить, как рывком поднялась с парты Бояринцева. Вызвалась отвечать с такой поспешностью, будто кинулась заслонить кого-то от беды. Сыпала слова, тараща на учителя круглые, наивные глаза, очень медленно и очень старательно выписывала мелом формулы.
Никанору Катька была противна. И сам себе он тоже был противен. Трогал ухо — оно до сих пор саднило, — скашивал глаза на самого Ваську и все думал, что скажет Кире, когда они сейчас встретятся на большой перемене. Ведь не может он не пойти к ней после того, что произошло между ними сегодня утром, когда она сама — сама! — зашла за ним и сама предложила вместе провести праздники в путешествии. Сегодняшнее утро налагало на него, Никанора, определенные обязанности, вернее, давало ему право, вернее... Нет, он не умел этого обозначить, словами. Ясно было одно: сейчас, на большой перемене, он сразу же пойдет в восьмой «Б» и вызовет Киру.
Ну, а если до нее уже дошло это самое «паблисити»? Станет ли она разговаривать с человеком, над которым хохотал весь класс?
Однако он беспокоился зря. Кира ничего не слышала об уроке географии в восьмом «А», да и не могла слышать, потому что на первой перемене, кроме Тани, Равиля и Юры, ни с кем не разговаривала. А их, своих друзей, она поспешно увела, чтобы поговорить о важных вещах. Во-первых, рассказать о том, что у них сегодня появился пятый товарищ по будущему путешествию, во-вторых, объяснить, почему она его пригласила. Такой разговор откладывать нельзя было. Ведь утром по пути в школу простодушный Никуля чуть было не заговорил о будущем путешествии с Юрой, который тогда еще даже не подозревал, что Никуля приглашен.
К ее удивлению, ребята не рассердились на то, что она сама, не посоветовавшись заранее, пригласила Кострикина в их плавучую команду. Лодка выдержит пятерых, а Никанор — парень хороший, не зануда, его все знали. Но зато, когда Кира уже с заметным облегчением стала излагать свое «во-вторых», друзья, опять-таки к ее удивлению, задумались. Она-то им откровенно рассказала, что пригласила Никанора вовсе не потому, что ей так уж хотелось, чтоб он непременно был вместе с ними. Объяснила истинную причину и думала, что трудный разговор окончен. Оказалось же, он только начался. Равиль, а вслед за ним и Таня стали почему-то рассуждать об уважении и неуважении, о личности, о прямоте, честности. А что тут нечестного? И какая разница человеку, из-за чего его позвали в чудесную поездку по реке? Да ведь он о том и не спрашивал, прыгать готов был от радости... Кира разнервничалась. Куда девалось синее мерцание из-под темных бровей, загадочная улыбка, перед которой робел Никанор? Лицо ее покрылось пятнами.
Юра сначала не принимал участия в споре, молча крутил перед собой обрывок цветного плетеного проводка и пристально глядел на образующийся при этом радужный круг. Потом, будто подытоживая свои размышления, несколько снисходительно заметил, обращаясь к сестре и Равилю:
— Сами себе противоречите. Давайте рассуждать логически. По-вашему, Кострикин — личность, следовательно, его надо уважать. А Кира-то разве не личность? Если ей было удобно именно так... зачем вмешиваться в ее дела? Да, вполне возможно, никакой проблемы вовсе и нет, вы сами выдумали ее. Так сказать, плод воображения, не поддающийся учету компьютеров.
В конце концов спор прекратился. Кира умела убедить других в том, в чем хотела убедить. А тут еще поддержка известного по всем девятым мыслителя.
Только сам Никанор ничего не знал об этом разговоре. С нетерпением дождался звонка, чтоб помчаться ей навстречу. И встречи этой побаивался. Ведь Кира, если даже до нее и не дошло, как он попал впросак на географии, все равно заметит неладное. Они, женщины, рассуждал, нерешительно топчась у дверей своего класса, Никанор, бывают очень приметливы. Ему хотелось бы сказать еще определенней — любящие женщины, — но лучше было даже про себя говорить просто «они». Так вот, «они-то» всегда все замечают. Ничего от их глаза не укроется, об этом во всех книжках написано. Кира обязательно спросит, чем он расстроен. И про ухо. Что же станет он ей отвечать?
— Коста-Рика, привет, — прервал его размышления веселый голос Равиля.
— Мы тебя ищем, Ник! — Это Кира сама (снова сама!) шла ему навстречу, гордо подняв свою коротко стриженную, беленькую голову на высокой прямой шее, весело морща хорошенький носик. По сторонам шли сопровождающие лица — Таня Долинова и Равиль. А чуть поодаль, но вместе с ними шагал Юрка Долинов из девятого и постукивал себя по боку обрывком какого-то плетеного цветного проводка. Оказывается, будущие путешественники зашли за Никанором, чтобы вместе посовещаться о кое-каких деталях.
Совещаться оказалось удобнее всего в коридорном тупике, где у окна стояла кадка с цветущим олеандром и куда, боясь свалить эту кадку, не рисковали приближаться бегающие в коридоре малыши.
После бурной первой перемены трудно было настроиться на деловой лад. Кира молчала. Но для Никанора это было все равно, как если бы она говорила, потому что пока они стояли у окна и смотрели на ласточек, он успел молча обменяться с ней многими мыслями.
Потом Равиль зачем-то стал уверять, что прекрасно умеет грести и что очень важно проверить перед заплывом, крепки ли весла.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Главы из книги «Красная капелла»