Спустя два дня министерский сторож принес форменный пакет, в котором было извещение, что Александр Пушкин принят за № 14 в Императорский лицей, ибо оказал успехи: в грамматическом познании французского языка - хорошо, в арифметике - до тройного правила, в познании общих свойств тел - хорошо, в начальных основаниях географии и истории - имеет сведения. Ему надлежало явиться на квартиру директора для постройки мундира.

У директора встретил он товарищей, которых видел мельком и как бы в тумане на приеме и экзамене у Разумовского.

Сын директора, мальчик его лет, который также поступал в лицей, играл роль хозяина. Он встречал, провожал и знакомил всех. В его комнате портной снимал мерку, громко диктуя эконому свои вычисления. Трое или четверо кандидатов стояли в одном белье посреди комнаты. Александр остановился в нерешительности, стыдясь свого белья, чиненного Ариною. Однако и на товарищах было не лучше. Он осмелел. Его сверстник - Пущин, с которым познакомил его дядя у министра, был здесь. Все присматривались друг к другу, как рекруты, которым забрили лбы. Портной совещался с экономом о прикладе и выпушке. Рост одного из юношей, казалось, привел его в замешательство.

- Одного прикладу сколько пойдет! - говорил он эконому, сокрушаясь.

Вообще на квартире у директора ничто не напоминало лицея, каким он представился Александру на приеме у Разумовского. Шитье мундиров производилось самым домашним образом: рябой эконом упрашивал портного поставить сукно, чтобы стояло, и не задерживать пошивки.

- Не извольте беспокоиться, - говорил портной, - сукно будет стоять, а на жилеты поставлю белое пике. Все примерим, а там и построим. Их благородия двадцать лет носить будут.

Александр держался вместе с Пущиным. Он не привык к такому скоплению сверстников и легко смущался. Они ездили вместе к примерке, и, наконец, одежды их были готовы. Как зачарованные, смотрели они друг на друга, примеряя круглые пуховые шляпы. На них были летние куртки с панталонами из бланжевой фуфайки, полусапожки. Вид их внезапно изменился. Директор показал и велел примерить парадные треуголки и суконные фуражки на каждый день, а потом эконом все запер на замок.

Тот, кто был выше всех, чей рост смутил портного, был старше Александра и других. Он был очень худ и вертляв. Вид у него был неспокойный. Звали его Кюхельбекер.

Сразу обнаружились шалуны. Бесстрастный вид и медлительная походка выдавали их. Таков был Данзас, белобрысый, сумрачный, с вздернутыми бровями, вздернутым носом и торчащим на затылке вихром. Он был внимателен и, видимо, только выжидал случая. Таков же был Брогльо, француз, жирный, черный, с ястребиным носом. Видно было, что они в лицее покажут себя.

Их позвали к чаю. Квартира директора была бедна. На стене висели в круглой раме портрет Сперанского с поднятыми бровями, какого-то завитого по моде греческого мудреца и маленькие виды, писанные мелом, с крохотными домиками по склонам гор.

Все сидели, поглядывая друг на друга искоса, бочком, исподлобья.

Равная участь всем предстояла. Тот, которого звали Кюхельбекером, был неловок: пролив чай, побледнел и дернулся. Шалуны быстро и молча обменялись взглядами, а некоторые рассмеялись. Александр понял, что участь высокого решена. К его удивлению, вскоре таким же взглядом многие посмотрели и на него: в забывчивости он сел, поджав ногу под себя, как часто делывал дома. Надежда Осиповна всегда тщетно старалась его отучить от дурной привычки. Он почувствовал, как нога его тяжелеет, но досидел до конца и выдержал общие взгляды. Он решил не сдаваться...

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.