Зачем поверил он словам и ласкам
ложным,
Он, с юных лет постигнувший людей?»
«Смерть поэта» - политическая ода уже нового типа, адресованная николаевскому правительству. Лермонтов выступает здесь как прямой потомок и наследник декабристов.
Лермонтов вовсе не был тем «бунтарем - одиночкой», каким его изображали старые биографы. В конце тридцатых годов он был в близкой дружбе с целой группой великосветской молодежи, образовавшей так называемый кружок шестнадцати. Один из участников этого кружка, граф К. Браницкий, вспоминает: «Это общество составилось частью из университетской молодежи, частью из кавказских офицеров. Каждую ночь, возвращаясь из театра или с бала, они собирались то у одного, то у другого. Там, после скромного ужина, куря свои сигары, они рассказывали друг другу о событиях дня, болтали обо всем и все обсуждали с полнейшей непринужденностью и свободой, как будто бы III отделения собственной его императорского величества канцелярии и не существовало».
По всем признакам это был кружок неодекабристов, кружок последователей декабризма. Перечисляя его членов, большей частью титулованных, Браницкий на первом месте ставит Лермонтова.
Вот действительный общественный и идейный круг Лермонтова, и вот почва, на которой возникли такие его стихотворения, как «Смерть поэта», «Дума», «Поэт». Гибель Пушкина должна была произвести на все это общество и на стоявших за ним потрясающее впечатление. Голос Лермонтова был голосом не одиночки, а голосом целого общественного слоя, боровшегося с правительством.
Но тем более трагическими должны были быть настроение и мировоззрение этих людей, не видящих выхода из создавшегося положения. Это были не революционеры, не демократы: Белинского среди них не было и не могла быть. Не даром, несмотря на все усилия, Белинскому не удалось перетянуть Лермонтова к себе, в свой круг: Лермонтов сопротивлялся и ответил на все доводы Белинского полемическим стихотворением «Журналист, читатель и писатель». Скорее Пушкин, выросший в другое время и ж тому же ставший на путь профессионального литератора, мог бы сговориться с Белинским чем Лермонтов. Язык Лермонтова последних лет, как он ни кажется в общем похожим на язык Пушкина, другой по самой своей природе, по самому отношению к слову: это язык гораздо более страстный и потому менее ясный, менее точный; язык ораторский, соединенный с жестом, с мускульным напряжением, доходящий часто до крика, обращенный к толпе. Лермонтов уже не ощущает тех тонких смысловых оттенков, на которых построена система Пушкина; его речь - сплавы слов, а не их «сопряжение». Пушкин говорил: «дух отрицанья, дух сомненья», но никогда не сказал бы «дух изгнанья», потому что неясно, что это: дух изгнанный или дух изгоняющий? Пушкин никогда бы не дал такого количества эпитетов в четырех строках:
«Отравлены его последние мгновенья
Коварным шепотом насмешливых невежд,
И умер он - с напрасной жаждой
мщенья,
С досадой тайною обманутых
надежд.»
Это уже не столько поэтическая, сколько ораторская манера - эмоциональный сплав слов, в котором важно общее впечатление, а не оттенки.
Этой новой системе поэтического языка соответствует и новая система образов, жанров, ритма.
Особенности этой системы становятся наиболее ясными три сравнении стихотворений, написанных Пушкиным и Лермонтовым на одни и те же темы. Здесь с наибольшей четкостью выявляются те коррективы, что внесло время.
В 1824 году Пушкин написал девять «Подражаний Корану». Последнее из них повествует об усталом путнике, блуждавшем в пустыне и возроптавшем на бога; вдруг он видит пальму и колодец под ней; напившись воды, он засыпает под пальмой, около своей ослицы. Проснувшись, он встает и слышит голос, вещающий ему о том, что он уже старец, что пальма истлела, что колодец иссяк и засох, занесенный песками, а от ослицы остались одни кости:
«И горем объятый мгновенный старик,
Рыдая, дрожащей главою поник...
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
По материалам Сталинградского музея обороны Царицына имени товарища Сталина
Отрывок из романа «Большой конвейер»