Хорошо помню первую встречу с ним, хотя с той поры прошло чуть ли не двадцать лет. Демонстрировались новые модели одежды, и ведущий, автор всей коллекции, как-то необычно весело и вдохновенно рассказывал о функциональном назначении каждой вещи, о материале, из которого она сшита, особенностях кроя и так далее. А вот присутствующих цветные фуфайки, стеганые сапоги с яркой аппликацией, невероятные шапки явно смущали. Они нравились, но казались антуражем веселого маскарада или ярмарки и как-то не вязались со сложившимся представлением о ферме, заводе, стройке, где их предлагалось носить.

Потом были показаны вечерние женские платья и мужские выходные костюмы, которые тоже выглядели непривычно картинно, ярко и несколько озадачили присутствовавших. Потому что, мысленно примерив понравившуюся модель на себя, пожалуй, никто не мог с уверенностью сказать, что завтра решился бы надеть ее сам. Но ведущего, казалось, нисколько не трогал шок зрителей. С артистической непринужденностью, доверительно и без нажима, он объяснял, почему все показанное удобно и красиво. Когда дело дошло до прогнозов на будущее, он и вовсе поставил всех в тупик. В то время в обуви царствовала шпилька, а наметившееся мини не отваживалось приблизиться до уровня коленей. Ведущий же утверждал, что шпильку скоро сменит толстый массивный каблук, а мини станет короче еще сантиметров на двадцать. Подобные, мол, модели уже демонстрировались в Париже, скоро сей стиль докатится и до нас.

Лично у меня сложилось впечатление, что приятный, несколько экстравагантно одетый ведущий либо сам мало разбирается в моде, либо все его рекомендации и комментарии не больше чем веселый розыгрыш. После просмотра я даже попытался в индивидуальном порядке задать ему несколько вопросов по этому поводу. Но он отшутился, предложив пари, и мое ощущение сменилось уверенностью.

Так я познакомился с Вячеславом Зайцевым, в то время начинающим художником-модельером. Шумная известность придет к нему несколько позже. Позже коллекции его моделей одежды станут сенсацией многочисленных международных выставок. Спустя время о нем и его работах станут много писать и у нас и за рубежом, а признанные специалисты поставят Зайцева в один ряд с известнейшими художниками-модельерами мира и, подчеркивая необычность его стиля, назовут последним сказочником двадцатого века.

Когда я сравниваю нынешнего Вячеслава Михайловича с тем Славой Зайцевым двадцатилетней давности, то в главном не вижу в нем больших перемен: все та же восторженность, с какой он комментирует новинки, все то же желание приобщить зрителей к своему пониманию красоты и постоянное стремление заглянуть в моду чуть дальше сегодняшнего стиля. Откуда это?

Выбор профессии всегда несет в себе элемент загадки. А тут еще такая необычная специальность – художник-модельер, работа в эфемерной, зыбкой, подверженной непредсказуемым поворотам области творчества. Как приходит чувство, что именно этот стиль одежды станет модным через год или два, где взять смелость, чтобы предложить людям свой вкус, свое представление об их внешнем облике? Какая, наконец, внутренняя пружина дает энергию постоянному стремлению обновляться?

Оказалось, он и сам порой не может понять, откуда что берется, почему происходит так, а не иначе. Вот тот же выбор профессии. В юности он мечтал стать военным летчиком или... артистом оперетты.

Летчик – понятно: все мальчишки хотят летать. Мысль об оперетте внушена обстоятельствами. У них, в Иванове, музыкальный театр пользовался особой популярностью, и артисты

всегда были в почете. А тут еще семейные традиции: в молодости родители участвовали в художественной самодеятельности, а отец одно время даже работал массовиком-затейником в городском парке культуры, и отдыха... Поэтому неудивительно, что, поступив в первый класс, Слава стал петь в школьном хоре. А так как учитель пения прирабатывал руководителем еще в восьми хорах разных учреждений города и брал с собой запевалами двух самых голосистых учеников – Славу Зайцева и Леву Андрианова, то его детство, можно сказатъ1 прошло с песней. Кстати, свою первую в жизни премию – отрез сукна на школьную форму – он получил первоклассником, участвуя в городском смотре художественной самодеятельности.

Любил он сцену и позже, учась в техникуме, а затем в институте. Но артистом не стал. Даже петь бросил давно. И если старый товарищ Лев Андрианов, бывая у него в гостях, вдруг затягивает знакомую песню, Вячеслав не подтягивает, как в прежние времена.

– Ну, а откуда же взялся художник?

– Я сам не знаю, почему выбрал такое необычное занятие. Во всяком случае, в той среде, где я вырос, по-моему, никто даже не представлял о существовании профессии художника-модельера. Меня со старшим братом воспитывала мама, уборщица, прирабатывавшая стиркой. Втроем мы ютились в двенадцатиметровой комнате коммунальной квартиры в огромном (на двадцать шесть подъездов) четырехэтажном доме. В этом «фаланстере» жили люди всяких специальностей, но модельеров не было.

Между прочим, в детстве меня никогда не тянуло рисовать. И единственное запомнившееся «событие» в этом плане: когда наш школьный учитель рисования подрядился оформлять цирк, он доверил мне закрашивать фон на афишах и картинах, на которых потом изобразил зверей.

– А как же был сделан выбор, определивший всю дальнейшую твою судьбу?

– Все произошло, честно говоря, случайно. После окончания семилетки соседка по двору Валя Мокшанская говорит:

– Я хочу поступать в химико-технологический техникум, пойдем вместе сдавать экзамены, одной мне страшно.

Я не мог отказать и подал документы, как и она, на факультет прикладного искусства. Как это порой случается, результат превзошел ожидания. На творческом экзамене нам предложили нарисовать натюрморт и гипсовую голову какого-то греческого бога. Я быстро выполнил задание, не надеясь на хороший исход, а когда увидел на своих рисунках вместо оценок две буквы «Д», понял, что «провалился». Однако оказалось, что буква «Д» – это закодированная пятерка, и я единственный из экзаменовавшихся получил эту оценку. Как это произошло, до сих пор не пойму.

Наша будущая специальность называлась – художник по тканям. Четыре года мы скрупулезно изучали структуру, рисунок, цвет различных материалов. И много, до одури, рисовали.

Допустим, предлагалось придумать рисунок для ситца или сатина: всякие там огурчики, листики, цветочки... Для этого необходимо было сначала создать общую композицию, затем множество раз переснять ее под копирку. Потом каждый вариант закрасить своей краской, чтобы, соединившись вместе, они дали окончательный цветной рисунок.

Такая работа требовала необыкновенной усидчивости, сосредоточенности и работоспособности. Мне кажется, что в Иванове не было растения, которое я не срисовал: от первых острых травинок, пробивавшихся по весне, до пышных пионов. Я мог так натуралистично нарисовать кисть красной смородины, что внутри каждой ягодки были видны семечки на просвет.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.