Когда в детстве читаешь взахлеб Жюля Верна, Майн-Рида или Даниеля Дефо, вряд ли осознаешь, что за жадным интересом «что же дальше, чем же кончится» есть и другой интерес: накопление знаний о мире и человеке. Сюжет ведет, увлекает, захватывает, и не ощущаешь разницы между, скажем, Стивенсоном и какой-нибудь книжицей «про шпионов». А когда-нибудь потом тебе попадается не детгизовское, а полное издание «Приключений Гулливера», видишь, что один из первых в мировой литературе приключенческо-фантастических романов несет в себе огромное философское и социальное содержание. И за необычными ситуациями того же Стивенсона вдруг отчетливо различаешь почти научное исследование зла как психической аномалии, как отклонения от нормы. И при имени Жюля Верна вспоминаешь не только благородного и таинственного капитана Немо или милого Паганеля, но и их гуманизм и тот океан научных фактов и сведений, которым окружены его герои и сюжеты. И десятки страниц, которые тратил Майн-Рид на описание экзотических мест действия своих романов, встают перед глазами. А уж о таком писателе, как Уэллс, и говорить не приходится: его социологические гипотезы оказываются интереснее самых невероятных фантастических сюжетов.

Социальные утопии и научные предсказания всегда были неотъемлемыми чертами жанра фантастики. Более того, они были его монополией. Во времена Жюля Верна и даже Уэллса ученые еще не брали на себя смелость предсказывать пути развития науки и человечества: недоставало точных, конкретных знаний. А писатели могли восполнить этот недостаток фантазией.

Сейчас положение изменилось. Одна за другой фантастические гипотезы и теории обретают реальную, научную основу или просто материализуются на наших глазах в космические ракеты, в атомные электростанции и подводные лодки, в электронных переводчиков и шахматистов.

И поэтому постепенно меняется само существо жанра. Одни писатели продолжают заполнять страницы фантастических повестей и рассказов очередными описаниями научных и технических чудес. Другие пишут о приключениях мысли.

В результате с нашим старым и любимым знакомым – приключенческим романом – происходят интереснейшие метаморфозы. На его страницах можно встретить вот такую, например, фразу: «Рассуждая априорно, жизнеспособный организм должен обязательно обладать... защитными приспособлениями, потому что нарушения сложнейшей молекулярной программы замены изнашивающихся клеток организма могли случаться не раз в течение индивидуальной жизни и, следовательно, квадрильоны раз в истории развития высших позвоночных животных...» – фразу, вполне уместную в специальной биологической статье и даже написанную тяжеловатым «научным языком».

Через несколько страниц можно познакомиться с мыслью уже из другой отрасли науки – из социологии: «Сомнение в хороших качествах человека породило неверие в его силы и способности, а неверие это привело к тягостному пессимизму, опасению, что человек не выдержит бешеного темпа цивилизации и сорвется в пропасть...» – мыслью интересной, спорной и опять-таки необычной в приключенческом романе.

А еще через несколько страниц натыкаешься на такой вот эпизод: «Чезаре, пытавшийся поднять раненых женщин и весь залитый их кровью, яростным ударом сбил с ног второго бандита и наклонился над Даярамом, не замечая, что третий, пожилой и ранее не замеченный в своей темной одежде, занес над ним длинное, адской остроты шило. Мгновение, и шило вошло бы под лопатку итальянца, пронзив сердце, но на подмогу уже бежала Леа со своим тяжелым автоматическим пистолетом...» Оказывается, это все-таки самый настоящий приключенческий роман, хотя его и можно местами принять за научный труд по медицине или социологии. Называется он «Лезвие бритвы» I, и написал его Иван Ефремов – один из тех писателей, чьи книги меняют содержание жанра. При всей своей поистине гигантской эрудиции он не популяризатор. Он творец, ученый, его романы и рассказы – это как бы продолжение его научной деятельности.

Два романа в одном

Итак, «Лезвие бритвы». Стремительно мчится сюжет, с кинематографической быстротой меняются места действия. Поволжье, Москва, Ленинград, Рим, Мадрас, Дели, Кейптаун – из Европы в Азию, из Азии в Африку... Легендарная корона Александра Македонского, международный шпионаж, охотники за алмазами, похищение индийской танцовщицы, стычки, схватки, обыски, поиски таинственных кристаллов.

И вперемешку со всем этим – лекции. О происхождении ревности. Об объективном идеале красоты. О памяти тысяч поколений, укрытой в подсознании человека. И мимоходом, вскользь, брошенные в легком разговоре мысли, вот такие, например: «Распространение разных рок-н-роллов, мамбо и так далее в Европе – это закономерность, результат роста городского населения и числа молодежи, не занятой активной деятельностью. Поэтому и такие танцы – явление почти социальное», – мысли не только интересные сами по себе, но и заставляющие тебя самого думать дальше, открывающие новые точки зрения. Мысли, благодаря которым приключенческий роман становится подлинно интеллектуальным. (Это качество – интеллектуальность – порой путают с эрудированностью, которую обнаруживает автор или его персонажи. Эрудированность Ефремова огромна, но факты и научные сведения для него не самоцель, а почва для развития мысли, гипотезы, теории.)

А действие тем временем перебрасывается из страны в страну, с континента на континент. Возникают новые и новые сюжетные линии, появляются незнакомые персонажи и без предисловий включаются в действие.

Но, странное дело, чем острее становятся ситуации, чем большие опасности угрожают героям, тем безразличнее становится читателю, удастся ли художнику Чезаре Пирелли спастись от преследований международного шпиона Дерагази, кому достанется корона Александра Македонского, в которую вставлены таинственные камни, лишающие человека памяти, и освободит ли индийский скульптор Рамамурти свою возлюбленную из рук кинодельцов. Вероятно, это происходит потому, что и сам автор как будто теряет интерес к приключениям своих героев: все сюжетные линии стремительно и как-то наспех завершаются на последних четырех страницах.

Но интерес не исчезает – он переключается на подлинных героев этого романа, постепенно выступающих на первый план. Эти герои – человек и наука. Их судьбы, взятые во времени и развитии, освещенные эрудицией ученого и интеллектом мыслителя, более драматичны и захватывают сильнее, чем похождения индийских танцовщиц и итальянских красавиц. Это тоже новая черта жанра: читая приключенческую классику, отдавали положенную дань так называемому «познавательному элементу», но интересовались все-таки больше всего сюжетом.

А в «Лезвии бритвы» не так. Рассказы о человеке, о человечестве, о его трудном и прекрасном пути из каменного века в век атома и космоса, о могучем, заложенном в него природой стремлении к физическому и духовному совершенству – самое интересное и волнующее в романе. Приключенческому роману всегда был необходим герой, которому полностью и безраздельно отдана любовь читателя, которому сочувствуют, за которого волнуются, даже отлично зная, что по законам жанра он обязательно должен восторжествовать. В «Лезвии бритвы» таким героем становится прежде всего Человек, стремящийся к знанию.

Но ограничиться только этим значило бы превратить приключенческий роман в философский – жанр требует конкретного героя. И, конечно, в таком романе он должен чем-то существенным отличаться от своих литературных предшественников. Так оно и есть. В ученом Иване Гирине мы находим все, что положено герою приключенческого романа: мужество, человечность, душевное благородство. Но главное в нем – интеллектуальность; самая большая его сила и самое мощное оружие – мысль.

Мысли Гирина рождаются у нас на глазах из конкретных и, казалось бы, незначительных наблюдений и фактов. Вот в зоопарке спутница Гирина, Сима, замечает, что у разных животных разное выражение глаз, – и интеллект ученого моментально схватывает мысль, развивает ее и приходит к идее сравнительного анализа психических процессов животных.

От факта к мысли, от мысли к гипотезе, от гипотезы к теории – это путь ученого. В «Лезвии бритвы» этим путем ведет своего героя писатель, расширяя общепринятые, до банальности известные понятия, доводя до подлинной философской глубины диалектику природы и человека. Еще и сегодня человек несет в себе тяжелый груз заблуждений, пережитков, ошибок, отклонений от нормы, отклонений тем более частых, что норма, золотая середина – это и есть, по Ефремову, то самое лезвие бритвы, что стоит в заглавии романа. Она очень трудно достижима, эта норма, это равновесие между физическим и духовным, между целесообразностью и утонченностью, между всеми диалектическими противоречиями, движущими вперед природу, человека и общество. Достичь ее помогает знание, наука. Она объясняет человеку его самого. Она становится оружием Гирина. Не только средством познания. Но и оружием в борьбе.

Особенно ценно в романе Ефремова то, что борьба эта ведется на Земле и во имя земных целей. Дело в том, что слишком уж часто в современной фантастике ареной приключений и подвигов становятся космос, далекие планеты. Писатели изобретают космические корабли, сверхмощные источники энергии, хитроумных роботов, обильно оснащают всем этим своих героев и отсылают их куда-нибудь за десяток-другой световых лет, словно на Земле нельзя найти приложение тем могучим силам, которые дает человеку наука, словно решены уже все земные проблемы и самая главная из них – социальное и индивидуальное бытие человека, – и великие свершения возможны лишь в межзвездных просторах.

Гирин, живущий на Земле и занимающийся исключительно земными делами, убедительно доказывает обратное. Можно даже изъять из его биографии все экзотические приключения, в которых он участвует, его труд не станет менее захватывающим, менее романтичным. Приключения мысли не становятся менее увлекательными оттого, что происходят они не в соседней галактике, а на художественной выставке, в лекционном зале или лаборатории.

Ефремов пишет о науке, обращенной в сегодняшний день, к сегодняшнему человеку, науке действенной, сражающейся, изменяющей мир и человека.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.