Она становится вторым главным героем романа. (У «Лезвия бритвы» есть подзаголовок – «Роман приключений»; вернее было бы написать «Роман приключений мысли».) Обнаруживается связь между различными ее отраслями: физиология переходит в эстетику, философию, психологию, палеонтологию. Открывается социальное значение научных достижений. И все освещается и объединяется наукой наук – материалистической диалектикой, единственным средством, дающим возможность найти ту узкую, подобную лезвию бритвы, дорогу духовного самовоспитания, которая ведет в будущее.

Такая насыщенность приключенческого романа научными проблемами может показаться чрезмерной. Да и сам автор в предисловии предупреждает о «лекционной» форме изложения. Читатель, привыкший, что приключенческий роман – это обязательно что-то вроде «Медной пуговицы» или «Петровки, 38», наткнувшись на лекции Гирина, будет, пожалуй, озадачен и, может быть, с возмущением отложит журнал, решив, что его обманули, подсунули что-то умное вместо ожидаемого «легкого» чтения. Он еще есть, этот читатель, и было бы смешно не признавать его существования. Он и в «Лезвии бритвы» может натренированным чутьем ухватить сюжет, автоматически пропуская все для него неинтересное.

Разумеется, можно лишь пожалеть такого охотника за сюжетами. Для него будет потеряно самое главное в книге, самое захватывающее: красота мысли, процесс ее рождения, развития, обогащения опытом и обобщения.

Ну а другому читателю, тому, на которого, собственно, и рассчитан роман, тому, который давно уже увидел в Ефремове мудрого и знающего собеседника, проводника на ведущих в будущее дорогах современной науки, приключения экзотических, но в общем-то картонных персонажей, могут, пожалуй, показаться малоинтересными по сравнению с приключениями мысли. Этот читатель не отложит журнал, дочитает до конца, узнает все, что хочет сказать ему писатель. Но ощущение потерянного на сюжет времени все же останется.

И возникает вопрос: а стоило ли давать книге два адреса?

Стоило ли маскировать острие мысли приманкой приключений? Ведь те, кого только эта приманка и интересует, вполне могут проглотить ее, не заинтересовавшись главным. Конечно, не все: кто-то, наверное, заинтересуется, для кого-то «Лезвие бритвы» может стать первой книгой, воспринятой серьезно. Но будет ли это достаточной компенсацией за потерянную цельность романа? Сейчас разделение на то, о чем писателю важно рассказать, и то, чем он рассчитывает увлечь читателя, ощущается весьма отчетливо.

Единство возможно

Но, может быть, это недостаток не романа, а жанра? Ведь и у Жюля Верна есть лекции, и в десятках современных приключенческих и фантастических книг «научная» и «сюжетная» части существуют рядом, почти не соприкасаясь и тем более не сливаясь. Роль сюжета в приключенческом жанре известна: в острых ситуациях проявляются характеры героев.

Тем не менее единство возможно. Доказательство этому – книги самого Ефремова, в которых есть эта цельность, единство событий и проблем, поступков и размышлений; он сам доказал, что приключенческий роман может быть интеллектуальным, научным, проблемным, не распадаясь внутренне. Роман «На краю Ойкумены» тоже можно назвать приключенческим, а между тем проблема, которую ставит в этой книге писатель – становление эстетического идеала, – в чем-то перекликается с проблематикой «Лезвия бритвы». Но решается она непосредственно в сюжете. Приключения героя, эллинского скульптора Пандиона, если можно так выразиться, содержательны: они формируют его духовный мир и понимание прекрасного. И в известной «Туманности Андромеды» события определяют решение проблем будущего коммунистического общества.

А в «Лезвии бритвы» события и размышления или разобщены, или связаны чересчур прямолинейно. Вот пример. Мысли Гирина, наблюдающего за Симой, которой он только что предложил стать его женой: «Стремление к таинственности и загадочности... вызвано ожиданием глубины, необыкновенности, разнообразия. Если же за первым впечатлением открывается мелкая, как блюдце, душа, то это вызывает моментальную реакцию разочарования, то есть устойчивое торможение...» Здесь научный взгляд на мир, научный анализ и терминология уже мешают: слишком неподходящий момент. Можно понять человека, теряющего в момент высшего эмоционального взлета контроль разума над чувствами. Понять же Гирина, призывающего к яркой, глубокой, наполненной, эмоциональной жизни и остающегося холодным аналитиком своих чувств в самый момент их возникновения, значительно труднее. Красота мысли переходит в сухость, точность анализа не столько радует, сколько огорчает,

Растворение научной и философской проблематики в образной ткани произведения – проблема не только приключенческо-фантастического жанра. Но здесь она стоит наиболее остро, потому что случаи удачного ее решения еще очень редки, потому что еще низок чисто литературный уровень большинства произведений. Ефремова в этом не упрекнешь. Причина рационализма «Лезвия бритвы» кроется, вероятно, в злободневности проблем романа: писателю необходимо было говорить о них впрямую, и художник отступил на второй план перед философом, социологом, публицистом.

Вероятно, помешало и то, что Гирин – это не столько литературный герой, сколько рупор автора, полномочный его представитель. Он рассказывает, объясняет, комментирует, читает лекции, и рассказ о человеке при всей своей увлекательности становится слишком обобщенным. Роману явно не хватает живого человека, не комментирующего проблемы, а участвующего в их решении. Именно здесь проходит путь к цельности, именно живой человек необходим научному роману о человеке.

Убеждаешься в этом, читая «Солярис» Станислава Лема.

Это фантастический роман, но его можно считать и приключенческим. Его основную мысль Лем формулирует так: «Среди звезд нас ждет Неизвестное». А раньше неизвестное ждало людей в джунглях Африки или на неоткрытых архипелагах. Неизвестное у Лема еще и непостижимо: это качественно иная цивилизация, гигантский океан-мозг, покрывающий далекую планету Солярис. Сюжет – поиски контакта с этим сверхфантастическим существом, поиски многолетние, безуспешные и односторонние: океан никак не реагирует на попытки людей.

Потом на исследовательской станции Соляриса появляются непонятные существа. Постепенно выясняется, что созданы они океаном, а рецепт создания непонятным образом извлечен из сознания ученых станции: это их материализованные мечты, воспоминания, переживания.

Переживания героев в этих ситуациях можно в самом буквальном смысле назвать нечеловеческими. Но именно в этих переживаниях и ситуациях рождается тема романа – величие человека. Это величие проявляется в героях романа: пройдя через нечеловеческие испытания, они все-таки остаются на этой планете. Остаются потому, что впервые за десятилетия появилась надежда на осуществление контакта. Надежда на знание, на постижение истины – вечный и могучий источник движения вперед. Остаются, готовые к новым, может быть, еще более ужасным испытаниям. Так раскрывается тема и одновременно завершается сюжет романа, Отделить одно от другого невозможно, как невозможно сформулировать тему, не пересказав, хотя бы предельно упрощенно, сюжет. А говоря о «Лезвии . бритвы», к сожалению, возможно изложить все научные и философские проблемы произведения, ни словом не упомянув о действии романа. Но у Ефремова это хоть компенсируется в какой-то степени важностью и интересностью самих проблем. А вот когда читаешь в очередном фантастическом рассказе длиннейшие популярные лекции по электронике или кибернетике или подробнейшие описания техники будущего, становится просто скучно, потому что все это не более чем научно-технический антураж для стандартных сюжетных схем приключенческого романа.

Самыми захватывающими приключениями все чаще становятся приключения мысли. Именно этот вывод делаешь, пытаясь разобраться в достоинствах и недостатках нового романа Ивана Ефремова, именно этих приключений ищешь– и часто не находишь – во многих сегодняшних приключенческо-фантастических романах и рассказах даже за самыми острыми и сногсшибательными сюжетами.

Фантазия писателей долгое время шла рука об руку с фантазией ученых– естествоиспытателей и социологов, – а иногда и опережала ее. Те, " кто пытается делать это сегодня, обречены на популяризаторство: фотонная ракета в современном романе менее фантастична, чем «Наутилус» у Жюля Верна. Остается другой путь, тот, что намечается в творчестве Ефремова и Лема: осмысление накопленного наукой богатства, взаимодействия, взаимовлияния науки и человека, создающего ее, изменяющего себя и мир с ее помощью.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.