Они шли уже больше часа, молча, ступая след в след, как лоси, идущие на водопой. Впереди — Мунко, за ним остальные: Баландин, Одинцов, Рында, Калинушкин, Шергин. Последний — тяжеловесный и громадный, с резиновой надувной лодкой за плечами — и впрямь напоминал матерого лося-самца.

Новый день наступил, но солнце не смогло прорвать плотную завесу дождя и туч: его лучи преломлялись где-то в высоте, так и не достигая покрова земли.

Приноравливаясь к валкому, скользящему шагу Мунко, Баландин старался не сбиться с ритма и время от времени незаметно поглядывал на компас. Но всякий раз убеждался, что его опасения напрасны: Мунко вел отряд как по нитке.

Вспоминая прошлое, возвращаясь к временам трехлетней позиционной войны на Севере, Баландин пытался припомнить хоть один случай, когда бы Мунко ошибся. Но память отказывалась воскресить то, чего не было. В пургу ли, в туман, которым так славится Кольское побережье, летом и зимой Мунко находил дорогу, как находят ее вожаки птичьих стай.

И Баландин успокоился. Теперь он думал лишь об одном — об отдыхе.

Нагруженные взрывчаткой, продуктами и оружием, не спавшие уже больше суток, вымокшие и грязные, разведчики представляли собой невеселое зрелище. А основные события ждали их впереди, и вопрос об отдыхе, хотя бы кратковременном, становился насущной необходимостью.

Но, оглядывая открывавшуюся за очередным поворотом местность, Баландин не находил мало-мальски пригодного угла, где бы можно было расположиться и со спокойным сердцем поспать. Он грезил о бастионе, о неприступной крепости, а кругом была только трава.

Поэтому, когда Мунко вдруг согнулся и полез куда-то вниз, Баландин понял, что им наконец повезло. Глубокая и узкая котловина, классический среднерусский овраг, по глинистым склонам которого журчали ручьи, тянулся на добрую сотню метров. Все та же трава росла на дне котлована, но не это было главным. Бастионы существовали! Ибо только так можно было назвать высокую, вдававшуюся в овраг площадку, крутые бока которой напоминали своей монолитностью башню. Заросли корявого и прочного кустарника не хуже спиралей знаменитых МЗП* преграждали подступы к площадке. При случае здесь можно было задержать полк.

С трудом выдирая ноги из завитушек кустарника, они поднялись наверх и по краю оврага прошли на площадку. И теперь уже в полной мере оценили ее достоинства: открывавшийся с высоты обзор, идеальную скрытность и потенциальную мощь площадки как позиции.

— Шабаш!** — сказал Баландин, и это знакомое любому моряку слово напомнило им многое: довоенный Кронштадт, могучие обводы стоящего на рейде «Марата», ряды шлюпок на воде, над планширами которых отлаженно и четко, как звенья коленчатого вала, мелькают обнаженные торсы гребцов, бешеный темп, кипение воды под форштевнями, лес вскинутых на валек весел, с которых в лицо летят брызги, толпы людей на набережных...

_____________

* МЗП — малозаметные препятствия. Проволочные, хитроумно сплетенные спирали.

** Шабаш! — одна из команд, подаваемых во время шлюпочных гонок.

— Да-а, — протянул Калинушкин, стаскивая с плеч вещмешок, — была жизнь, командир... Эх, помню в Петергофе! Придешь в парк, а там — мама моя! — ну все тебе: и раки, и воблушка, и лучшее в мире пиво под названием «бочковое». Сядешь за столик, а кругом фонтаны и девушки в белых платьях. Сидишь как у Христа за пазухой! Помнишь, Влас?

— Насчет Христа не знаю, а уж девушек ты не пропускал! — засмеялся Шергин.

— Где уж нам, — скромно сказал Калинушкин. — Мне бы вашу комплекцию, Влас Зосимович! А я что? Как говорил командир нашего славного «бобика»: семь лет на флоте, и все на кливершкоте.

Разведчик явно прибеднялся. Он как раз не принадлежал к категории тех людей, относительно которых была сложена поговорка, но, как всякий баловень судьбы, любил иногда поплакаться и повздыхать. А если следовать истине, то многие женщины довоенного Кронштадта так или иначе принимали участие в судьбе Калинушкина.

Знакомые у него имелись во всех сферах.

Официантки бесплатно кормили его. В ларьках ему отпускали пиво в кредит. Медсестры в санчасти выписывали освобождение по любому случаю. И даже на гарнизонной гауптвахте уборщица снабжала его папиросами.

Женщинам нравился отзывчивый и веселый нрав Калинушкина, и они тянулись к нему. Им казалось, что без их хлопот и ухаживаний Федор пропадет. Он не разубеждал их, принимая заботы как должное.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• …
• 12
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.