«Горбатые сопки теснятся внизу, одетые белым туманом. На сотни километров вокруг только леса и горы. Птицы слушают, как говорит вода, реки слушают, как перекликаются птицы. Здесь вырос и состарился дед мой, здесь дым от кочевий отца тревожил чуткого зверя, здесь по лесному бездорожью, по шумным протокам бежало детство мое, плакало и смеялось".
С первых же страниц книги автор её Джанси Кимонко развёртывает перед читателем величественные картины глухой уссурийской тайги: читатель бродит по охотничьим тропам, знакомится с жизнью и бытом смелых и ловких охотников, слушает вместе с Джанси мудрые сказки бабушки и простые, незатейливые песни Яту в юрте, крытой корой, - единственной на сотни вёрст вокруг... Читатель узнаёт историю удэгейского народа, отражением которой является личная судьба Джанси.
Джанси Кимонко - первый писатель маленького лесного народа - удэге. До революции удэгейцы не знали, что такое книга, не видели ни школ, ни больниц. Они не имели своей письменности.
Джанси Кимонко родился на берегу Сукпая, в лесном шалаше. Вся семья его постоянно кочевала по таёжным просторам в поисках лучшей жизни. «А мне надоело жить без людей, - пишет он. - Встал бы на лыжи и ушел через перевалы туда, где горит по ночам зарево».
Это были отблески пожаров гражданской войны. Джанси ушёл к красным партизанам. В начале 20-х годов он поступил в Техникум народов Севера в Хабаровске, потом учился в Ленинградском институте народов Севера, закончил Центральные курсы советского строительства и возвратился в уссурийскую тайгу, в родное село Гвасюги, где его избрали председателем сельского совета, первым помощником, советчиком, учителем своего народа. В годы Великой Отечественной войны Джанси находился в рядах Советской Армии на дальневосточной границе.
Ещё в институте Кимонко начал слагать на удэгейском языке стихи и песни о новой жизни своего народа, тогда же написал он первый свой рассказ, «Бата», о судьбе удэгейского мальчика.
В повести «Там, где бежит Сукпай», переведённой писательницей Юлией Шестаковой на русский язык, показаны бесправная жизнь удэгейского народа в прошлом, его законы и обычаи, прекрасная природа родного края, великие изменения, произведённые Октябрем.
Сукпайские сопки, поросшие горелым лесом, долго загораживали от мира жизнь моего народа», - говорит Кимонко. Всю жизнь удэгейцы кочевали по берегам быстрых горных рек, зимой промышляли зверя, летом били острогой рыбу. Дети с восьми лет стреляли из лука, с десяти - получали в руки ружьё. Так протекало и детство Джанси. Вместе с дедом и отцом ходил он в тайгу на охоту, ставил самострелы и капканы, добывал рыбу.
Гневно звучат страницы повести, рассказывающие о том, как обманывали и грабили доверчивых удэгейцев маньчжурские и японские торговцы. Вот купец отбирает у семьи всю её зимнюю добычу: десятки шкурок соболей, колонков. кабарги, - оставив после себя запах опиума, одну серебряную монету и адрес, конечно, фальшивый.
В темноте и невежестве жили удэгейцы. Зависимые от купцов и богатеев, беспомощные перед стихиями, перед болезнями, они чувствовали себя полностью во власти сил природы.
Кимонко показывает, как с приходом большевиков в тайгу в забитом, тёмном народе пробуждаются огромные силы.
С большой любовью и признательностью говорит писатель о русских, которые помогли удэгейскому народу очнуться от тяжёлого сна. Это русский охотник Жарков подсказал им, как надо бороться против врагов; это русские сказали им, что сейчас все одинаковые: у них и у русских одна земля. На этой земле будут одни законы.
«Будем делать так, как учат нас старшие наши братья - русские люди». - решили охотники.
Не сразу всё переменилось. Новое завоёвывалось в борьбе с невежеством, со старыми обычаями, с шаманами. Люди сперва боялись прививать оспу, не могли сразу привыкнуть к тому, что женщине нужна помощь во время родов, что нельзя брать в жёны малолетних... Но новое побеждало.
Читателя по-настоящему волнуют судьбы героев повести. Это искусные следопыты и охотники дед и отец Джанси, бабушка с её мудрыми сказками и советами, напайка Яту, удэгейцы Чауна, Гольцу, Дзоль-до, Сесили, строящие в стойбище новую жизнь по новым законам. Запоминается шаман Иванса, предостерегающий от «новых законов», однако охотно дающий привить себе оспу: он-то знает, что шаманство не спасает от болезней!
Перед нами и молоденькая русская учительница, научившая грамоте Джанси, и первый русский, которого встретил Джанси, - командир партизанского отряда.
Всё виденное и пережитое описано Кимонко с большой художественной силой: великолепны картины таёжной зимы, охоты, рыбной ловли, весны, когда «реки текут быстрее, будто спешат увидеться с морем», когда «стрижи перелетают с ветки на ветку так быстро, что невозможно заметить, садятся они где-нибудь хоть на миг или нет», когда лесные люди идут вниз по Хору в поисках лучших мест, «так же, как изюбры в поисках солонцов бродят от стариц к озерам, как рыба ищет добычу, заходя из протоки в протоку...»
Удэгейская литература, пожалуй, - самая молодая из литератур народов СССР. Корни её уходят в народное устное творчество. К фольклору близка и повесть Кимонко: она насыщена метафорами, сравнениями, связанными с природой, с тайгой. В повесть вкраплены и песенные тексты; многие её страницы звучат, как стихи в прозе.
Джанси Кимонко собирался довести свой рассказ об удэгейском народе до наших дней. Он работал уже над второй книгой повести, относящейся к годам сталинских пятилеток, когда трагическая смерть оборвала его творчество: Кимонко погиб на охоте.
Повесть «Там, где Лежит Сукпай» - радостное событие в нашей советской литературе, яркое свидетельство безграничных возможностей, которые открывает перед всеми народами великой нашей Родины ленинско-сталинская национальная политика, советская действительность.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.