– Да нет, отходит...
Сергей раздвинул руками веки, чтобы увидеть (тех, кто пришел, кто стоит у его койки, и вдруг понял, что не видит никого и ничего.
Он даже не испытал страха и отчаяния: привык уже и к боли и к собственной беспомощности. Но то, что он слышал голоса людей, стоящих неподалеку, чувствовал холодную железную сетку кровати, ощущал беспомощное тело свое, но не видел, – поразило его своей несправедливостью.
– Сестра! – захлебнулся он в крике...
...Профессор накричал на него: «Паникер!» И старик оказался прав, – через три недели слепота прошла. Но тут на Сергея навалилась новая беда – в ней уже он не мог признаться никому.
Сергей не притрагивался к еде, к гостинцам, которые неведомо какими путями доставляли ему товарищи-танкисты. Не радовали его и подарки родных белорусов – яблоки да вишни.
Никому не признался бы он, о чем думал в эти дни, прикованный к койке, о чем размышлял так мучительно, не умея отогнать неотвязные, доводящие до безумия мысли.
Три недели назад он с ужасом понял, что не видит. Теперь он не помнил.
Не помнил самых дорогих, самых близких имен – своей жены, сынишки, родившегося накануне войны. Сергей закрывал глаза, силился вспомнить лица Маришки, сына, вспоминал, придумывал им самые невероятные имена, мотал головой, но все было тщетно: он не помнил. Он забыл.
И сознание этого было страшнее всякой боли.
...Сначала его кормили жидкой пищей с ложечки или через поильник, затем он попробовал, поддерживаемый сестрой, приподняться с кровати, наконец сам разогнулся и, морщась от боли, сделал несколько гимнастических упражнений. Память постепенно возвращалась к нему. Потом он встал без посторонней помощи и сам дошел до двери, устав так, что следующие двое суток пролежал пластом.
В этой яростной борьбе за жизнь прошел месяц.
Хотя никто – ни профессор, ни врачи, ни сестры – ничего никому не говорили, госпиталь знал: их перебазируют на Урал. Фронт приближался с каждым днем. Начальник госпиталя и слышать не хотел о выписке – он сначала улыбался, затем уговаривал, наконец, просто выгнал Антонова из кабинета.
Через день Сергей попросил разрешения попрощаться с сестрой.
Он говорил убедительно и жалостливо – перед эвакуацией госпиталя разрешить на полчаса заглянуть к сестре, живущей, по его словам, в этом же городе. Ему выдали немудреное больничное обмундирование, назначили провожатого – пожилого санитара.
У маленького домика Сергей увидел лавочку, присел. Достал пачку «Казбека», подарок генерала Кривошеина, угостил санитара. Затянулись.
– Погоди чуток, – сказал Сергей, – я мигом. Зайду попрощаться – и обратно...
Эх, санитар-простота! Того не знал ты, что белорусскую хату можно пройти насквозь – войти с улицы, а выбраться незаметно – задами, огородами. А там ищи ветра в поле!
...Его задержал первый же пост в расположении своей части – без документов, в больничном белье. На счастье Сергея, он увидел знакомого офицера, спешившего к командиру корпуса.
Через несколько минут он уже стоял навытяжку перед Кривошеиным.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Livejournal
LiveInternet
Блоги@mail.ru
Open ID
