В самом центре Кривого Рога — Соцгороде, забивая запах химии и прокаленного металла, плывет над улицами аромат роз и душистых трав из палисадников. Вечерами во дворах под пышными ивами собираются хлопчики и поют под гитару, провожая взглядами батьков, выходящих в ночную смену. Центральная улица района Соцгород — улица их батьков — Металлургов. Я думаю, что горисполком не мучился, выдумывая это название, верно, оно прилепилось само: тут ведь или живут, или ходят металлурги, их улица ведет прямо к заводу имени Ленина. А это, можно сказать, центр кривбассовской металлургии. Да что кривбассовской — всей Украины!

Об этом заводе можно было бы рассказать очень много интересного и по-разному. Например, один способ изложения, обожаемый любителями статистики: цифры. Правдивые цифры — и больше ничего. Так вот, идя этим путем, я могла бы сообщить, что завод имени Ленина занимает второе место в Союзе по выплавке чугуна, что 20 стран мира покупают криворожский прокат, а 8 — чугун. Да, у завода, который 35 лет назад прорезался первым своим ростком — домной «Комсомолка», и приказ об этом строительстве подписал председатель ВСНХ СССР Григорий Константинович Орджоникидзе. Первым директором завода был Яков Ильич Весник, герой гражданской войны. Теперь на заводоуправлении висит мемориальная доска, и из надписи следует, что Яков Ильич сражался с трудностями на мирном фронте с 1931 года по 1937 год. А с Яковом Ильичом в криворожские степи приехала его жена — оперная актриса, которая хотя и любила театр, но считала, что пока время иных песен, и сделалась птичницей на ферме, чтобы растить леггорнов, получать яйца и кормить рабочих, занятых трудным и ответственным делом. (Для любителей статистики я могла бы добавить, что на ферме было 750 кур.) И рабочие в поту и в желтой, в масть железной руде, пыли с такой техникой, как лопаты, грабарки и тачки, делали неслыханные дела. Ни один мотор самой мощной землеройной машины не мог бы помериться с ними энергией. Они жили в камышитовых бараках, недоедали, но бодро собирались на митинги и субботники, с энтузиазмом строили газоочистки, домны, и 4 августа 1934 года ровно в полдень «Комсомолка» разродилась первым чугуном. А потом война, руины, фашистский «орднунг».

Отчаянное сопротивление людей, сопротивление всему, что он нес, — зверствам, рабству, капитализму. Криворожское подполье. Комсомолка Груня Романова, закопанная в землю живьем, и семь тысяч других, погубленных иначе... но тоже страшно. Статистика смерти и разрушений. Взорваны 54 ствола шахт, электростанция, корпуса заводов, институты, клубы, школы, 4 железнодорожные станции, магазины, столовые, дома — почти все. После сорок пятого начали строить заново. И когда взялись восстанавливать завод, первую лампочку зажгли, подключив к генератору, работающему на моторе от подбитого немецкого танка.

Я видела на улицах криворожских девочек с прической «хала» и мальчиков с транзисторами под мышкой. В новой гостинице — модерная мебель, а здание Криворожского аэровокзала уж во всяком случае забьет московский Аэрофлот на площади Революции! Что это? Шестьдесят шестой год? Да, некоторые его приметы. Но не самые главные.

Я хочу рассказать о том, ценой каких усилий приходит к человеку победа над огнем и металлом. Потому что мне кажется, степень этих усилий и их направленность и есть настоящая печать времени. Мы идем во второй конверторный и поднимаемся на отметку «+8 м», а попросту — на площадку, и нас обдает сперва жаром от «бочки» конвертора, гудящей от единоборства чугуна и огня, а потом прохладой, какая бывает только в просторных зданиях с новым, современным кондиционированием.

Прежде чем начать репортаж, я хочу отдать дань так называемой «романтике профессии». Не все профессии проходят по разряду романтических. Повар, например, — нет, не проходит, на иной взгляд. Бывает ли романтика хорошего борща? (Может, поэтому, кстати, в столовой конверторного-два так отвратительно кормят!) А сталевар проходит? Взгляните на сталевара: фибролитовая ковбойская шляпа, синие стекляшки над глазами, лихо скроенные грубошерстная куртка и брюки, в которых так любят снимать и рисовать сталеваров. Да и как устоять! Кто увидал впервые, как сталевар, конверторщик берет, допустим, на пробу свою «кулинарию», тот согласится, что это выглядит захватывающе красиво. Стотонная «бочка» конвертора медленно клонится вперед, показывая огромное огнедышащее горло, а из горла рвется красно-желтый язык пламени и медленно втягивается внутрь, к раскаленную добела, до тысяч градусов утробу. Медленная нитка шлака тянется огненной слюной, и подручный конверторщика, взяв в руки «ложку» с длиннейшей ручкой, подступает к притихшей стихии и чувствует на лице дыхание как бы десятков раскаленных солнцем пустынь. Мгновенное движение — и ложка там. Она раскаляется в одну секунду, оттого что в ней жидкое, огненно опасное, она раскаляется и светится, как солнечный цветок папоротника в ночь под праздник Купала. Делают «плюшку»: нарочно проливают металл из ложки над металлическим листом и подсекают на лету тореадорским жестом, чтобы в ореоле искр мелькнула искусственная комета мимо красных лиц в приготовленное ведро с водой и там в шипении и клокотании превратилась в скарпину — пробу стали.

Красиво. Хотя очень жарко. Пот течет по лицу, и гудит кожа головы, потому что фибролитовые, такие красивые шляпы не пропускают воздуха. И лихо скроенные куртки и брюки, пропитанные огнеупорным составом, хоть и не горят, но имеют тенденцию тлеть и покрываться дырками. На мокрое лицо охотно садится поблескивающий графит и въедается в морщинки и складки. Но все равно красиво. Однако «подавать» профессию сталевара по этой картинке — все равно, что крутить «рекламный ролик». Суть профессии все-таки не в том. Может быть, мы делаем ошибку, когда для будущих солдат и командиров промышленности крутим такие «ролики» и топим в описаниях «выбранных мест» настоящую картину жизни. Давайте на этот раз уйдем от этого.

Есть на заводе мастер Юра Гуков. Это молодой парень, сорок первого года рождения, окончивший Днепропетровский металлургический техникум с отличием и теперь, после армии, севший на студенческую скамью. У него, как говорится, под рукой человек пятнадцать — есть и «практики», есть и инженеры. Конверторщики, например, как правило, инженеры, и приходится тянуться. «Закаляйся, как сталь», потому что мастер в первую голову отвечает за плавку, не зря на эту голову все шишки и выговоры, а если смену на, первое место выведет, то это так и надо, нормально, и благодарности, если не под праздник, не жди. Ешь ведь каждый день хлеб — кто-то вовремя выпекает, берешь и не удивляешься. Если смена первая, Юра приходит в 6.15 на площадку, «здоровкается» со своим сменным, спрашивает, как и что. Если в конверторе чугун, который залили за 10 — 15 минут до конца третьей смены, первая смена доварит, но себе в счет не возьмет, запишет третьей. Это уже неписаный закон. Сталеварная этика. Потом здоровается с остальными, еще несколько скупых вопросов — о шихте, о раскислителях, о замере температуры, — все понимают друг друга с полуслова, и Юра бежит наверх, в дистрибуторную, У Юры очки прикреплены не к шляпе, а к простой кепке. Может, он не романтик и наверняка нарушитель инструкции, но разве шляпу можно сдвинуть на затылок в короткий перекур? В затылке и то не почешешь после неудачной пробы! Да, итак, Юра бежит к дистрибуторщику, приподняв очки над карими быстрыми глазами, бежит по железной лесенке, а дистрибуторщик видит его из своей большой застекленной клети и гадает: так это он бежит или по «чрезвычайке»?

Дистрибуторщик, работающий с Юрой в смене, — Женя Соляник. Он сидит, как пианист, на кресле с педалями. У него над кепкой тоже очки, но все-таки глаза его страдают больше, чем у других, потому что он смотрит «а пламя неотрывно 8 часов и даже, когда, не глядя, разворачивает пакет с завтраком и начинает жевать, глаз не отрывает: «Я наказывал жене, — говорит Соляник, — чтобы рыбу без костей давала, ведь при такой еде подавиться — тьфу! И кому тогда выговоры лепить будут?»

Перед Женей стол — пульт, телефон, телевизор, электрические часы, весы и множество других приборов. Ручек и кнопок на пульте такое множество, что у Жени не хватает рук, и поэтому сбоку сидит помощник — Володя, который следит за весами, добавками, следит за номограммой для шихтовки: сколько руды и сколько извести сыпать в конвертор и когда... Дистрибуторщик Женя, как древнегреческий стратег, озирает битву за металл свысока. Площадка перед ним, и он видит огонь, металл и людей и судит по тому, что видит. Он связан с лабораторией, площадкой, сталевозом и, повернув одну из многочисленных ручек, может поговорить с каждым, но площадку видно через стекло, и разговор идет «на пальцах». Если Юра Гуков или конверторщик Коля Плетенец покажет после пробы растопыренную пятерню, значит, углерода 5 сотых и надо варить дольше — доводить до кондиции. Женя поднимет «бочку», опустит форму, предупредит: «Продувка», — и ярче, выше взметнется оживленное кислородом пламя.

Плетенец — парторг, инженер. Он прошел через все ступени рабочего образования: учился в ПУ, когда забрали в армию, «пропорционально кончил школу». Отслужил — в институт, потому что сталь варить «надо по книжке».

Матяж — тоже инженер, и не простой, а с исследовательской жилкой. В свое время им в соавторстве с двумя товарищами в журнале «Сталь» была опубликована научная работа о полуспокойной стали, которую авторы предлагали для производства как отличающуюся лучшими механическими свойствами, чем кипящая. И нынче полуспокойную-3 выплавляют на заводе имени Ленина, и идет она в виде готового проката на арматуру железобетонных конструкций по всей стране. Спокойная сталь в свое время лишила Матяжа покоя. При заливании она давала усадку, и поэтому много металла потом шло в отходы, в обрезь, а так как обрезь годилась на «голову слитка», то называлась «головная обрезь». Металл обрезали, готовый металл, которого всегда не хватает. Тогда Матяжа и потянуло на исследование. Видно, тогда уже в работнике УЗЛ сидел современный хозяйственник и считал, считал тонны, рубли и копейки. Сейчас Матяж — хозяйственник по самому роду деятельности. Он говорит, что решился на это после того, как проработал освобожденным секретарем комсомола. Вдруг оказалось возможным увидеть как бы весь завод, его возможности, «пороги» и просчеты. Открылась страсть к подсчетам. То и дело рука тянулась за карандашом: в хозяйстве должен быть порядок. Тогда романтики будет меньше, но прибыли больше.

В мартеновском Николай с комсомольцами цеха считал, сколько гробанули времени — из-за простоев, текучки, недисциплинированности, плохой организации труда. Виктор Зорин — тогдашний комсорг мартеновского — подсказал, что много времени съедает холодный ремонт мартеновских печей, и туда, поставили комсомольский пост. С текучкой бороться было самое трудное. С 1958 года было отменено положение о выплате за выслугу, и прочная привязь ослабла... Но они и тут нашлись: сбили из принципиальных ребят общественный отдел кадров, куда новички обращались со своими неудовольствиями; если они были правы, их поддерживали и помогали пробить упрямство какого-то мастера или уладить в бригаде сложный конфликт. Тогда и в коксовом цехе зашевелились, и в доменном, и на аглофабрике... Да, а с вводом конверторного-2 в строй Матяж пошел на хозяйственную работу. Его хвалят: расторопный. А он говорит:

— Знаете что? Моя работа такая: если б каждый на своем месте был до конца точен и ответствен, моей бы должности и не надо. Упразднилась бы.

Преувеличивает, но... в чем-то и прав.

Карабкаемся на высоту сорок с чем-то метров, идем по туннелям и видим конвейеры, решетки загрузочных бункеров, откуда через промежуточные бункера шихта поступает в конвертор, рудная и известковая пыль мягко окутывает лампы под потолком.

Матяж то гоняет на 42 метра вверх, то идет спускаться в подвалы. У него сложное хозяйство, тут нужна и голова и ноги. Когда идет подача в бункера, стоит шум и такая пыль! Пыльная метелица! Матяж, посмеиваясь, рассказал, как он выбил для шихтовщиков повышение разряда: привел товарищей из отдела труда и зарплаты и поставил у бункеров во время загрузки... В конторке у Матяжа — журналы, обернутые в грубую желтую бумагу. На одном надпись: «Книга заданий». Матяж кричит в телефон:

— Слушайте меня! Поставьте вагон по фронту, загрузите пустыми бадьями... Проверьте четвертый вагон с ферромарганцем. Кран там мешает, я видел. Отгоните!

Вытаскивает записную книжку, что-то записывает, цифры выводит точно и четко. В смену надо выплавить тысячу тонн стали. Там, у конвертора, люди в поту от огня и работы, а тут сколько лотов сойдет! На каждый вид — свой расход, норма: допустим, на 1 тонну стали больше 85 килограммов извести не положено, руды — не больше 80 килограммов, а шпата — 2 килограмма. То же и с раскислителями. Не больше...

А хорошо б и меньше. Сократить потери — удешевить сталь. Матяж идет в бухгалтерию за данными: конец месяца, и пришло время считать расходы. Потом мчится в диспетчерскую, берет трубку и полчаса молча слушает — это оперативка транспортного цеха, потом снова на шихтовый двор и еще раз на миксер — как там дела у Бая.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.