Последний поход командора, который открыл новую историю дальних островов России и обессмертил имена отважных мореплавателей

В своих записках штурман Свен Вексель передает такой эпизод. Однажды за обедом он заметил Берингу, что у него совсем чернью губы!

– Знаю, – ответил Беринг.

– Это цинга, вы должны лечь!

– Нет, – сказал Беринг, – я могу сделать это, когда приведу вас в Петропавловск.

Но его силы были не беспредельны, спустя несколько часов он упал на палубе и уже не смог встать. Его отнесли в каюту.

И вот 4 ноября рано утром вахтенный разглядел землю. В двух десятках миль от корабля черными горбами высились горы. Весть мгновенно облетела экипаж. Матросы приняли берег за Камчатку. Но это был остров, впоследствии названный именем Беринга. Тогда они еще не ведали этого.

...Со дня на день по разным причинам откладывалась главная цель нашей командировки: поездка в бухту Командора – единственное место на острове, помнящее живого Беринга. Но грех было бы утверждать, что мы теряли время понапрасну. Все на острове было удивительно: и природа его, и люди, и сам уклад их жизни, отличный от материкового. Ведь что ни говори, а любую малость надо сюда доставлять по морю или по воздуху. И потому каждому гвоздю, каждой трубе, каждой доске здесь особая цена.

Случилось однажды, что кончились на острове в разгар учебного года школьные тетради, а ни кораблю, ни самолету к острову не пробиться – непогода. Пришлось какое-то время писать ребятам на бухгалтерских книгах, а когда и те вышли, сшивать тетради из оберточной бумаги. Выручили все же командорских школьников, послали самолет. Почти в полном тумане прошел тот над островом на бреющем полете, сбросил контейнер с трехгодичным запасом школьных тетрадей. А через два дня погода наладилась, и первым же рейсом теплохода прислали из облоно еще тетрадей на всякий случай.

Скоро мы знали в лицо едва ли не всех жителей района, самого, наверное, малочисленного из всех, где приводилось бывать. По последним данным, живет на острове постоянно 1284 человека. Взрослое население работает преимущественно на зверозаводе, крупнейшем предприятии острова. Там выращивают норок. Начинал зверозавод не так уж давно всего с нескольких десятков зверьков, а ныне в добротно оборудованных шедах живут и плодятся десятки тысяч норок – бурых и черных. Кроме того, мужчины рыбачат, охотятся, женщины заняты в сфере обслуживания. Центр района – Никольское, хоть и невелик, а и ему нужны те же детские сады, ясли, магазины, столовая, баня, больница с поликлиникой, КБО, пожарная охрана и прочее. Без этого сегодня, пожалуй, трудно себе представить мало-мальски основательное человеческое поселение. А остров тем более.

Местные жители делят поселок на нижний и верхний. Нижний вытянулся улицами вдоль самого берега, так что в хороший шторм волна достает иных огородов. Первые дома его появились еще два века назад, когда зачастили на остров промышленники брать морского зверя. Селились внизу – ближе к океану, к бухте, к лодкам. Да и ветры не так одолевали под защитой высокого берега. Но потом стало домам внизу тесно, пополз поселок вверх на склоны. Пополз теми же деревянными избами без всякого порядка и плана.

Совершенно изменили облик райцентра два последних десятилетия. Над нижними улицами поднялся «второй этаж» поселка – многоквартирные дома, современный клуб, больница, здания райкома партии и райисполкома. Все это новое, светлое, чистое, радующее своей основательностью, красотой. И расти Никольскому дальше только так, от частных изб к городским со всеми удобствами домам. Расти вверх, но не вширь. Границы поселка определены специальным документом давно, раз и навсегда. За ними – заповедная земля острова, мир, в котором властвует природа.

За 240 лет могли бы люди, верша судьбу острова, и изломать, разрушить его первозданность. Мало ли примеров. А здесь этого не случилось. Замечательный, о многом говорящий факт. На острове почти нет дорог. Две-три, и все. Парадокс, верно? Мы почти всюду меряем экономическую развитость района именно наличием дорог. Чем больше их, тем, казалось бы, лучше. А здесь наоборот. И все потому, что дорожат на острове покоем земли, лишний раз не хотят командорцы тревожить природу, проложив пусть даже нужную дорогу.

...К бухте, где обитало одно из котиковых стад острова, шли по тропе, то и дело теряющейся в многоцветном ковре, сотканном из рослого борщевика, черной командорской лилии и нежно-розового рододендрона. Мы были без всякого предупреждения осторожны, не смея отступить от тропы ни на шаг, завороженные красотой зеленого убранства прибрежных холмов. Но вдруг нам открылся сам берег, резко обрывавшийся вниз к широким песчаным пляжам. На всем пространстве! которое мог охватить взгляд, песок был усеян зверями, тысячами морских котиков, гревшихся на песке подобно ярым приверженцам пляжного отдыха где-нибудь в Ялте. Мы спустились ниже следом за хранителем лежбища ученым Дмитрием Ивановичем Чугунковым. Пройдя по узкой каменной гряде, оказались как бы на балконе среди стада, не обращавшего на нас ни малейшего внимания. Чугунков, отдавший двадцать лет изучению командорских котиков, знал повадки зверей до тонкости. Ближе к ним подходить не разрешил – опасно, могут напасть. Сейчас им мешать нельзя, идет борьба за гаремы, в разгаре брачные игры.

Мы слушали неспешный рассказ Чугункова о жизни животных, не сводя глаз с бурых, отливающих на солнце серебром зверей. Невольно думалось о том, каким же бережным должно быть отношение людей к этим чутким, капризным существам, чтобы не пугал их человеческий запах, не прерывалась бы вековечная нить, связывающая зверей с островом.

Благодаря пояснениям ученого скоро и мы стали понимать, что происходит внизу. Крупные самцы-секачи, завладев каждый десятком самок и согнав их в гарем, отбивали атаки соперников-одиночек, оттесняя их в океан. В ход шли клыки, головы, загривки. В пылу потасовок доставалось и самкам и совсем еще малышам, не умевшим уберечься от неистовых драчунов. Но кое-кому из молодых самцов удалось-таки, обманув бдительность секачей, прорваться через заслон, они залегли поодаль от гаремов, гордые, одинокие, ждущие своего часа, когда жизнь даст им силы одолеть соперников.

Между гаремами важно разгуливали крупные чайки, хищно целясь клювами в отбившихся малышей. Эти не прочь поживиться хоть чем. На ближних утесах выжидала чего-то шайка командорских воронов, сидели, не шевелясь, зная, что рано или поздно повезет и им: драки секачей часто смертоносны. На наших глазах нарождалась новая жизнь, угасала старая и слабая. Таков был извечный порядок природы.

Мы провели на балконе долгие часы и ушли, лишь когда солнце пропало за горизонтом и взгляд перестал различать животных. Чугунков же, выждав, заговорил о наболевшем. По его словам, стадо переживает кризис – уменьшается количество самок.

...Одним из наиболее памятных открытий на острове были беринговские водопады. Мы выехали их смотреть ранним утром. Дорога шла в основном по лайде – прибрежной полосе, еще влажной от недавно отхлынувшего океана. Время от времени путь преграждали целые бастионы из водорослей – скользких, многометровой длины жгутов, свитых громадными клубками. Пробиться через них невозможно, приходилось объезжать.

По количеству водопадов, как говорится, на душу населения и по их разнообразию вряд ли сыщется на земле место, которое могло бы поспорить с островом Беринга. Потоки воды необычайной прозрачности и чистоты низвергаются здесь с гор вдоль всего берега. Они падают узкими, острыми, как клинки, ледяными струями, скатываются бурлящими лавинами, фонтанируют, кипят, захлестывают друг друга, скачут вниз по порогам, как по ступеням. Различны их мощь, высота, скорость. Беря начало где-то в снегах или подземных озерах, ручьи и реки вырываются на поверхность в самых неожиданных местах, вынося порой удивительной красоты самоцветы.

Любоваться водопадами можно долго. Возле одного из них присели и мы; слушали неумолчный звон струй, перестук камней. Развернули нехитрую снедь. Бутербродов оказалось до обидного мало. И тут Сережа Алексеев, районный охотовед, вдруг предложил полакомиться икрой морских ежей. Пошли по лайде. Через пять минут карманы у всех были забиты ежами размером с некрупную баранку. Икру доставать из-под панциря без сноровки было нелегко, и вкуса она оказалась, как говорится, специфического. Но голод не тетка, съели. Сергей, привычный к океанскому столу, уверял, что икра ежей – деликатес и вообще можно прокормиться только тем, что оставляет океан на берегу после отлива.