Понятное слово Счастье

Только что я держал в руках свежую газету. Одна заметка привлекла мое внимание и заставила задуматься. В ней рассказывается о том, как молодая немка, дочь крупного фабриканта из Западного Берлина, покончила с собой, приняв большую дозу снотворного. Девушке было немногим больше девятнадцати лет. Будущее сулило ей обеспеченную жизнь. «В чем же причина ее гибели? – думалось мне. – Ведь у нее, по нормам жизни, принятым на Западе, было все, что дает представление о счастье. Но чего-то, видимо, не хватало...»

...Это было полгода тому назад. В роскошной вилле, некогда принадлежавшей известному германскому авиаконструктору Юнкерсу, заседала комиссия экспертов – представителей многих стран мира. Шел разговор о проблемах молодежного движения середины двадцатого века, о том, как развитие науки, техники, новые социальные условия влияют на формирование мировоззрения молодежи, на ее стремления, на ее будущее.

Французские профессора, американские специалисты по молодежным вопросам, директора колледжей, редакторы молодежных журналов и газет в продолжение десяти дней высказывали свои соображения о путях, по которым идет молодежь, о ее перспективах и стремлениях...

В эти дни я держал на коленях яркий журнал с большим портретом глазастой девушки на первой полосе. Журнал издавался в Западной Германии, но название его было почему-то начальными буквами английского слова «твенти» – двадцать. Журнал двадцатилетних – «Твен». Я рассматривал его с интересом. Дело в том, что иа страницах этого богато иллюстрированного издания была напечатана анкета, на которую только что отвечала западногерманская молодежь.

«Что вы думаете о будущем? Каковы идеалы вашей жизни? К чему вы стремитесь?» – вот вопросы, которые были поставлены перед молодежью – рабочими, студентами, девушками – секретаршами и продавщицами магазинов, перед солдатами и молодыми художниками Западной Германии.

После знакомства с ответами, пишет в заключение журнал, нам показалось, что мы не среди молодых людей, а на бирже, где в первую очередь звучит слово «деньги», а во вторую очередь широко декларируется купля и продажа всего, что только можно купить или продать в нашем «свободном мире».

«Моим идеалом являются деньги, обеспеченная жизнь, – сообщает юная секретарша. – Я ничего не читаю и редко хожу в кино, потому что книги врут и в кино тоже нет правды. Я хочу иметь красивых мальчиков, хорошую квартиру и холодильник».

«Наша мечта – автомобиль, лучше марки «Мерседес-Бенц». Мы хотим иметь много денег», – пишут два солдата, недавно мобилизованные в западногерманскую армию.

«Деньги – это основа всего. Без них нет и не может быть счастья. А я мечтаю о подлинном счастье, – лаконично сообщает студент философского факультета западногерманского университета. – Да здравствуют деньги!..»

Я листаю тяжелые листы мелованной бумаги. У меня перед глазами мелькают вопросы и ответы, ответы и вопросы... Вот фотография парня, стоящего на распутье дорог. Лицо его выражает полное безразличие – никакие эмоции не отражаются на нем.

Кто эти двое парней, сидящие на высоких круглых стульях возле стойки бара? Уныло потягивают они какой-то напиток через соломинку. Они ни о чем не думают, им ничего не хочется.

Девушка босиком, в брезентовых голубых штанах, прошитых белыми нитками, растрепанная, с пустыми глазами, устремленными в фотообъектив. Это тоже искательница своего счастья. У нее тоже нет перспектив, но ей тоже нужны деньги, холодильник, суррогаты любви – замена подлинной жизни красивым мифом, позаимствованным с экрана кино или телевизора.

Вы знаете эту публику, Полина. Это модная молодежь Запада. В ФРГ их называют «хальб-штаркен», что в переводе значит «полусильные».

Я не знаю, кто придумал это слово. Парни, не доросшие до сильных, девушки, не вырвавшиеся из слабости... Феноменальная, воинствующая пустота мечтаний. Утилитарное представление об идеалах и счастье, о том самом счастье, которое пьянит душу, кружит голову и дает двадцатилетнему человеку серебряные крылья для полета к солнцу.

Господин Мюллер, умный, самоуверенный немец из Западного Берлина, директор Института молодежных группировок, получивший докторское звание за свою работу в политическом кабаре «фронтового города», на мой вопрос, зачем издается журнал «Твен», пропагандирующий полусильных молодых людей, ответил:

– Неужели вы не понимаете, что в наш век, чреватый политическими событиями, именно такая молодежь наиболее удобна, чтобы направлять ее по желаемому руслу? Кстати, – продолжал сорокадвухлетний доктор, – это выгодно и для вас, советских, равно как и для нас, людей Запада. Что вы хотите? В наше время достаточно десяти процентов так называемой революционной молодежи, чтобы пустить всю эту болотную воду по любому руслу. Идеалы можно вложить в сердца в зависимости от необходимости, благо сердца не очень-то загружены большими идеями.

Каков же моральный уровень людей, которым западноевропейские профессора отпускают девяносто процентов аполитичного существования, украшенного самыми элементарными, почти растительными стремлениями?!

Перед моими глазами встает одно из самых странных мест Европы. Каким-то чудом, словно реликт мутного прошлого, сохранилось оно до наших дней.

В прошлом году во время автомобильного пробега группы советских защитников мира по Европе мы были занесены асфальтовым течением дорог в крохотное государство, расположенное на берегу Средиземного моря, – Монако. Со всех концов земли съезжаются сюда богатые бездельники ради нашумевшего на весь мир игорного дома Монте-Карло. Вы, Полина, конечно, тоже бывали в этих краях, на Лазурном берегу Средиземноморья.

Пронизанные светом полустеклянные здания амфитеатром поднимаются по склонам гор. На высоком плато размещен дворец принца монакского. Он выглядит совсем как в оперетте. Оловянные солдатики стоят перед воротами замка около игрушечных пушек, возле которых пирамидами выложены круглые ядра. Каждый час происходит смена караула под отчаянные звуки тоже опереточного оркестра. Опереточные солдатики, вытянув носки лакированных сапог, гусиным шагом выходят из ворот замка и выстраиваются перед стеною цитадели. Говорят, это половина всей армии государства.