Спал я нынче очень плохо: в мои глаза, даже в закрытые, все время лезли бурные картины съезда, взволнованные лица, темно - синие, стальные, карие глаза, рукоплескания, отдельные делегаты, всходившие то и дело на трибуну, их короткие речи, но полные веры в то великое строительство, которое неукоснительно проводит партия, рабочий класс.

Растревоженный картинами съезда, рукоплесканиями, смехом, горячими речами делегатов, лицами, глазами «разноликого народа», я все время ворочался с одного бока на другой и ни - как не мог погрузиться в беззаботное царство сна, несмотря на то, что поздняя московская ночь давно уже катилась своей мутно - желтой мутью над улицами города, над запоздавшими прохожими, автомобилями, извозчиками и над мирно спящими домами.

Я повернулся на спину и стал смотреть в потолок, что смутно выделялся из черно - пепельной мглы поздней ночи, двигался на меня, вертясь, как большое мельничное колесо, облитое грязно - зеленой и пенистой водой. Лапчатый бронзовый канделябр высовывался то и дело из этого вертящегося колеса, возился, бросался в разные стороны, стараясь оторваться от колеса, покрытого водой, броситься ко мне на кровать, а возможно и под одеяло. Потом, да еще вдруг, все резко изменилось: канделябр был не канделябр - пучен мечущихся змей, привязанных крепко хвостами к потолку, которые, сверкая стальными блестящими кольцами своего тела и издавая какое - то зеленое и дымящееся шипение, бросались в разные стороны. Глядя на этот странный, возмутительный пучок змей и слушая их шипенье, я похолодел от ужаса, дернулся и бросился с кровати, но не успел подняться, как подо мной койка расступилась, и я стремительно полетел в ледяную бездну, свистящую ветрами, и открыл глаза: в комнате было тихо, и я лежал в постели. Я стал зорко всматриваться в пепельный мрак уходящей ночи: на потолке никакого пучка змей не было - висели обыкновенные бронзовые трех - рожковые канделябры и от падающего в окно желтого фонаря чуть - чуть сияли; вертящегося колеса, залитого грязно - зеленой водой, тоже не было - был самый настоящий потолок, который смутно и нежно просвечивался сквозь пятиаршинную толщину сумерек, находящихся между ним и моею кроватью. Разглядев основательно канделябр, потолок, углы потолка, потом стены и всю комнату, я успокоился, повернулся решительно и категорически на другой бок, закрыл глаза и пожелал себе спокойной ночи. С закрытыми глазами я пролежал несколько минут и не только не заснул, но еще больше разгулялся, так что картины съезда, лица делегатов и гостей, обстановка дворца, переживания последнего времени быстро предстали передо мной и побежали вперед, сменяя друг друга. Я опять увидел героев моей повести, которые умерли за новый мир, которые остались в живых и, не покладая мозолистых рук, строят этот мир, израбатываются в этом нечеловеческом труде; но я увидал и таких героев, которые благодушествуют за спиной партии, рабочего класса, занимаются всевозможными прожектами, воруют, не верят ни в какое строительство и в силы своей партии, - впрочем, в этих героях я увидал Сметан, Калош, Симфоний, Дорофей Потапова, Подшепетовых... Потом все эти белотелые, рыхлые, хорошо откормленные герои, виляя толстыми ляжками, крупами, семенящей, словно споенные лошади, походкой, прошли мимо меня, скрылись в густоте сумерек, пропали навечно, а вместо них предстала новая незабываемая картина, которой я любовался до самого утра, до подачи самовара. Вот она (впрочем, это было давно, кажется, в июне месяце).

В десять часов вечера народный комиссар и я сели в машину; быстро поехали за город. Ночь была теплая, свежая, густо пахло липовым цветом. Мимо бортов автомобиля проносились бесконечно длинные улицы и резали глаза ослепительно ярким светом, а иногда бросались на автомобиль раскаленными бело - желтыми лавами, и мы щурились и закрывали глаза. Одним словом, под черным небом Москва была золотой клумбой, высоко поднималась своим цветением к небу, как океан, гудела своими приливами и отливами густых толп. Через несколько минут столица осталась далеко позади и казалась нам еще более величественной, еще более пышной, чем полчаса тому назад, когда мы проезжали по ее улицам: она высоко, очаровательно уходила к черному небу. Сейчас над нами была аспидная ночь, глубокая тишина, а еще выше - едва заметная серебристая пыль звезд. Машина эластично врезалась, плавно, чуть - чуть покачивалась от небольших выбоин шоссейной дороги, выжимая толстыми шинами из них темные лужи воды, которые шипели и мелкими каплями разлетались по сторонам. Прожектора остро вонзались в ночь, трепетным стремительно движущимся вперед светом освещали дорогу. От желтого света шоссейная дорога казалась зелено - серой, а лужи воды мрачно сверкали темным серебром. По обоим бокам дороги были раскинуты ржаные, выколосившиеся поля, густо пахли цветочной пылью, каплями дождя, оставшимися на устах колосьев, прохладой летней грозы, прошедшей так шумно, так торжественно над этими полями, нежным и необычайно тонким запахом васильков. Недалеко от дороги, в мягкой, как губка, густоте ночной неприятным голосом дергал дергач. Его крик напоминал детство, деревню, большие тесовые, страшно скрипучие и с выбитой одной доской ворота риги, и мое и народного комиссара катание... Я, сидя в автомобиле, вспомнил, как мы с народным комиссаром катались на этих скрипучих воротах, как мы оба увлеклись этим удовольствием и не заметили, как подкрался к нам мой дедушка и, выхватив из - за спины ременный кнут, здорово огрел меня, потом и народного комиссара, так что мы, вскинув подсолнечные головы, дико вскрикнули и вихрем рванулись в сторону от деда, так что его ременный кнут жалобно просвистал позади наших пяток. Мы оба, почесывая вздувшиеся рубцы на спинах, опомнились только на выгоне, остановились и с полными слез глазами взглянули друг на друга, но тут же отвернулись, густо покраснев. Потом снова взглянули друг на друга, и опять отвернулись. И только через несколько минут мы недоверчиво разговорились. Первым заговорил народный комиссар. Он, глядя куда - то в сторону спросил: «Здорово влепил?» Я покраснел от стыда и единым духом выпалил: «Чего там больно! Промахнулся. А тебе здорово?» Народный комиссар пожевал красными губами, потом надулся серьезностью и, гордо вскидывая голову, проговорил: «Не достал, старый черт, а то бы здорово влепил». И мы двинулись вперед и, не желая сознаться, ежились от горячих и вздувшихся рубцов под посконными рубахами.

Машина, как игла, врезалась почти бесшумно в бархатную ночь. Я повернулся и взглянул на народного комиссара: он, облокотившись на борт и подперев ладонью голову, смотрел вперед и, кажется, чутко прислушивался к глубокой тишине, зачарованной грозой. Я обратился к народному комиссару:

- Представь, услыхав крик дергача, я вспомнил катание на воротах, моего дедушку.

Народный комиссар, не изменяя позы, поднял на меня большие горячие глаза, улыбнулся:

- А я вспомнил ременный кнут и детское самолюбие.

Тут почти рядом с дорогой тяжело дергал, тягуче скрипел дергач, потом быстро умолк, оставаясь далеко позади в непроглядной беспредельной мгле.

- Да, - после небольшого раздумья ответил я, - как все далеко, осталось позади... в детстве грядущих поколений не повторится наше детство.

Народный комиссар поднял голову и что - то хотел сказать, но ничего не сказал, - он принял прежнюю позу и стал прислушиваться к тишине. Я больше не стал беспокоить его и тоже прислушался.

Автомобиль, выжимая толстыми шинами лужи, спокойно врезался вперед, нащупывал прожекторами путь, отчего все время казалось, что мы беспрерывно катимся в глубь туннеля, а не по шоссейной дороге, не между выколосившихся, цветущих ржаных полей, хотя аромат цветочной пыли, васильков все время густо обдавал нас в пути. Потом вдруг все резко изменилось: вместо запаха полей мы почувствовали, как нахлынул на нас густой, острый запах навоза, а потом через какую - нибудь секунду - запах плодового сада, который тоже быстро пропал, остался позади, и мы его чувствовали только в своих дыхательных органах, да и то только на одно короткое мгновение, так как снова попали во власть ржаных полей, в волны цветочной пыли, васильков. Народный комиссар, не поворачивая головы, проговорил:

- Скоро въедем в электрифицированный район, - и он показал мне на деревни, которые робко золотистыми сетками дрожали в черной густоте. С каждой минутой деревни, села, разбросанные широко впереди, приближались все ближе, все ярче трепетали бело - зелеными бутонами огней. Одни деревни были похожи на великолепно и пышно цветущие сады; другие деревни были похожи на золотые стоячие реки, а то и на дымящиеся куски млечного пути.

Глядя на эти деревни, села, разбросанные густо в аспидной мгле, мы не заметили, как автомобиль врезался в орбиту этих сел, деревень, помчался дальше, пропуская мимо себя их густые золотые клумбы огней, длинные куски млечного пути. Все это золотое цветение электрической крови было изумительно в необъятной густоте аспидной ночи.

Я, пораженный этими картинами, обратился к народному комиссару:

- Скоро приедем?

Он, не торопясь и не отрывая глаз от освещенных сел, деревень, которые были вокруг и спокойно, ослепительно дрожали золотом в черной густоте, ответил;

- Через двадцать минут будем на месте. И мы опять погрузились в тишину, разорванную золотыми сетями. Машина все также уверенно, спокойно катилась вперед, врезалась в освещенные села, деревни, пропускала их мимо себя, и они, изумительно вертясь и сверкая все уменьшающимися огнями, терялись в бархатной мгле.

Через двадцать минут, как сказал народный комиссар, мы были около высоких, мощно освещенных корпусов, живущих полной жизнью, слушали тяжелый шум воды, словно подземный гул, работу турбин и всего чрева электрической станции.

Несмотря на позднее время, нас встретили директор, главный инженер и бюро ячейки. Мы вместе с ними поднялись во второй этаж, прошли в кабинет директора. В кабинете было необычайно просто, а главное - он не походил на кабинет: в нем не было той обстановки, той мебели, которая вообще бывает в кабинетах директоров, того удобства, без которого можно вполне обойтись, в нем была простая мебель, простой диванишко, крепкий дубовый стол - вот и все. Директор, поймав мой блуждающий взгляд по кабинету, улыбнулся в темно - русую, окладистую бороду:

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.