Наши части заняли Боровск. Везде следы ожесточенного боя и немецких поджогов. На площади, возле широких ворот старинного белокаменного монастыря, стоят, как застывшие, чудовища - большие немецкие танки, подбитые автомобили. Возле них валяются трупы немецких солдат.

Вот лежит один из них, а рядом сумка, из которой вывалилась большая связка писем. Одно письмо, адресованное Зейпелю Фишеру, написано в Мариенбаде 31 октября 1941 года.

«Я надеюсь, - писала какая - то женщина своему «Тутти», - что идет последнее сражение и что к рождеству ты вернешься домой». Но ей не терпится, и еще до встречи она хотела бы получить из России посылочку, «например пару сапожек № 35 или хорошую шубку». Разумеется, все это «только на память». Глупая немка не получит ни сапожек, ни шубки, ни ответа. А ее «Тутти» уже получил свое. Он не вернулся домой к рождеству и уж не вернется больше никогда.

Все остальные письма предназначались, видимо, для отправки из военной части в Германию. Они написаны в последних числах декабря. В каждом из них более или менее подробное описание проведенной рождественской ночи.

Сначала немцы надеялись провести эту ночь в Москве. Гитлер обещал им это. Он обещал, что к рождеству Москва падет к его ногам, русские капитулируют, а немецкие солдаты получат отпуск. На деле получилось совсем не так. «Мы уже не думали вновь участвовать в здешних боях, и опять - таки произошло все по - иному, - жалуется унтер - офицер Рихард Золинг в письме, адресованном ефрейтору Альфреду Герзицу. - За насколько дней до рождества пришел приказ выступать. Так как мы потеряли много машин, нам были приданы машины других частей. Вскоре мы очутились на огневых позициях. Некоторые из нас были размещены в деревнях. Другие, менее счастливые, должны были расположиться в дотах, сооруженных при отчаянном морозе и упорным трудам».

Гитлеровские молодчики убедились, что значит русская зима. 25 сентября представитель германского командования хвастливо заявил иностранным корреспондентам: «Генерал Зима не находится больше на службе у русских. Мы сами приветствуем его приход». Зима наступила - и обер - ефрейтор Карл Эберт на собственном опыте убедился в том, что гитлеровское командование занималось бахвальством. Эберт писал своим родителям: «Сейчас мы вырываем себе убежище. Это чудовищная работа. Земля замерзла на целый метр. Она тверда, как бетон, и даже незаметно, что мы за целый день сделали».

Немецкая часть расположилась на позициях и должна была продвигаться дальше на Москву. «Мы здесь находимся всего лишь на расстоянии 60 километров от Москвы, - писал ефрейтор Шмидт своей жене. - Наши пушки направлены на город Наро - Фоминск. Я думаю, что мы находимся к Москве ближе, чем какие - либо другие части». Немцам, все еще казалось, что путь к конечной цели недалек. Но вскоре и эти надежды развеялись как дым. «Создается представление, - писал ефрейтор Ганс Бласс своим родным в Карлсбад, - что мы задержимся здесь надолго. Продвинуться вперед не удается, так как русские не сдают города, а мы никак не можем его захватить». Некоторые солдаты уже начали понимать, что они не смогут не только продвигаться вперед, но даже и удерживать захваченные ими позиции. Они испытали всю силу ударов Красной Армии, а когда немца бьют, он лучше начинает думать. Многие из них в рождественскую ночь задумалась над своей судьбой. «Можете себе представить, - писал ефрейтор Георг Флейшер своей семье, - какое может быть настроение, когда при страшном морозе в рождественскую ночь стоишь снаружи на посту и думаешь!...»

Не все решались писать о том, что они думали и что пережили. Они опасались, что письмо попадет в руки цензуры. «Правду я тебе писать никак не могу, а выдумывать или рассказывать сказки я не хочу», - признавался обер - ефрейтор Циммерман своей жене. В том же духе писал и унтер - офицер Иозеф Фольмуг: «Мне действительно трудно описывать здешние события. Вы их, наверное, представляете себе совершенно иначе. Но здесь с цепи спущен дьявол, и часто кажется, что этот ад не кончится никогда... Да, война с Россией - это не детская игра. На всю жизнь мы запомним эту зиму...»

Но долго раздумывать немцам было некогда. Тем более некогда было праздновать. «Рождественских праздников мы, в сущности, не заметили, - пишет обер - ефрейтор Карл Эбер. - Русские беспрестанно посылали нам свои рождественские «подарки». Это рождество я буду вспоминать всю жизнь... В течение ближайших восьми дней я писать не смогу».

«Глубоко лежит снег в безлюдном лесу, где мы расположились, но еще глубже лежит наш дот, - читаем мы в письме другого ефрейтора, Эрнста Мейера. - Вокруг нас мороз... В рождественский вечер все мы, четверо обитателей дота: студент - медик, студент - музыкант, финансовый инспектор и я, - были настроены сначала довольно воинственно, но затем каждый из нас незаметно проливал слезу».

Другие, менее чувствительные и менее откровенные, писали о том же. Воинственный пыл гитлеровских вояк начал иссякать. «Все время стрельба, так как русские постоянно атакуют нас и стремятся пробиться, где только можно, - сообщает ефрейтор Георг Флейшер, - поэтому праздники были очень беспокойные».

Гитлер ежегодно обещал немцам закончить войну в течение нескольких месяцев. Но кто ему больше поверит? «Уже прошло третье рождество, а мы еще не можем вернуться домой», - жалуется Флейшер. Как и многие, многие другие, он уже мало верит, что вообще когда - нибудь ему удастся вернуться. «Тот, кто останется здоров, - пишет он, - и сможет вырваться из страшного похода в Россию, никогда не сможет достаточно отблагодарить бога».

Это чувство обреченности сквозит во многих письмах немецких солдат. Огромные потери их пугают. «До сих пор, - пишет вахмистр Георг Хор, - и в большом сражении Белосток - Минск, и на позициях под Брянском - Вязьмой, и в последнем наступлении на Москву, мы отделывались в некоторой степени счастливо. Сейчас мы имеем очень большие потери. Нам приходится скверно». «Я еще здоров, - писал ефрейтор Иозеф Вольф. - Но нам пришлось изрядно много перенести. Буду доволен, если сегодня все останется так же, как и вчера».

Но надежды, что «все останется так же, как и вчера», становятся беспочвенными. Красная Армия вырвала инициативу из рук гитлеровского командования. Ее мощные удары ошеломили немецких солдат. Эти удары начали протрезвлять немцев. «Что касается нашего нынешнего участия на центральном участке фронта, то все здесь выглядит весьма бурно. Русские беспрестанно подвергают воздушным налетам наши основные боевые порядки. Русские бомбардировщики настойчивы даже при наихудшей погоде, что заставляет нас сильно волноваться». Каждое письмо исполнено страха перед боевыми действиями советской авиации. «Вчера в виде исключения русские летчики пощадили нас, но сегодня я целый день не вылезаю из укрытия», - скулит ефрейтор Пфейфер. «Наибольшей опасностью для нас являются вражеские самолеты, которые - это прямо не верится - беспрепятственно выполняли свою разрушительную работу, - пишет унтер - офицер Рихард Золинг. - Уже много раз они пролетали над нами бреющим полетом. В страшном их действии я убедился теперь на собственном опыте».

Немецким солдатам пришлось убедиться и во многом другом. Им пришлось убедиться в лживости гитлеровских заверений, будто Красная Армии полностью разгромлена и более не существует. «У нас создалось до проклятия неприятное положение, - пишет ефрейтор Пфейфер своей жене Минне. - Русские неизменно атакуют нас, и за одной тысячей появляется другая. Как я слышал, русские прорвались на нашем правом фланге». На следующий день солдат Франц Файтель сообщает, что «Красная Армия наносит удары не только на фланге. Русские жмут нас крепко, атакуя по всему фронту. Трудности, с которыми встречается наша армия, невозможно себе представить. Летчики нападают на нас с высоты в 50 метров, сбрасывают бомбы и ведут прицельный огонь. Наше укрытие, переполненное людьми, было разрушено прямым попаданием в мое отсутствие. Надо же иметь счастье!»

Не здесь, так в другом месте настигнет гитлеровца русская бомба, русская пуля, русский штык. Отлично действует и русская артиллерия. «Пушки снова грохотали совсем близко, - жалуется унтер - офицер Рихард Золинг. - Естественно, рождественские праздники этого года сильно пострадали от этих необычных обстоятельств и связанного с ним постоянного страха». Он перепуган, этот гитлеровский унтер - офицер. Он убедился, что война против советского народа - это не легкая прогулка и не церемониальный марш. Весь народ встал на защиту своей родины. Гитлеровский унтер считает это особенностью Восточного фронта. «Этот фронт, - пишет он, - имеет своеобразные условия, о которых я не могу тебе писать. Только одно обстоятельство может наилучшим образом информировать тебя: мы каждый день должны следить, как бы русские не вошли с нами в соприкосновение с тыла. Возможно, и ты уже слыхал о партизанах в России. Теперь они развернули свою дикую деятельность, и часто, разумеется, успешно».

Удары Красной Армии сильно подорвали дух гитлеровских солдат. Они сами в этом признаются - одни намеком, другие более откровенно. Многие из них уже не верят в победу. «С великой тревогой я думаю: как все это кончится и когда?» - пишет Пфейфер. Известно, что Гитлер обещал победоносно закончить войну не позднее, чем в конце 1941 года, но вот год истек, а победы нет. Не видно и конца войны. Унтер - офицер Фольмут уже не ждет победы. «В русских мы достаточно ошиблись, - пишет он. - Это очень сильный противник». Фольмут хотел бы, чтобы война закончилась хотя бы в 1942 году. Ефрейтор Пфейфер настроен еще более мрачно: «На 1942 год надежд возлагать нельзя». «Разочарование по поводу событий на Восточном фронте очень велико», - сообщает Франц Файтель своей сестре в Вюрцбург.

Этот солдат - владелец крупной скотопромышленной фирмы. Даже с фронта он пишет на фирменном бланке. У него свои заботы. Ему так приглянулась Украина! Он так мечтал воспользоваться захваченными скотом и землями, чтобы расширить свои дела! «Что еще только будет с Украиной! - беспокоится он. - Я этого себе не представляю!» Богатый скотопромышленник в солдатской форме не может себе представить, что из Украины его прогонят так же, как и с других захваченных советских земель. Он еще надеется, «что руководству удастся остаться хозяином положения». Но на себя он уже больше не надеется. Он хочет только, чтобы ему «удалось выбраться отсюда благополучно». Он видит только один просвет: «Мне теперь лучше, так как в ближайшие дни мы должны двинуться назад».

Красная Армия заставила гитлеровские полчища откатиться назад. Немцам не удалось отпраздновать рождество в Москве. На подступах к Москве многие из них нашли себе могилу. Впервые гитлеровская военная машина, основательно потрепанная, вынуждена была попятиться обратно. Все это сильно подорвало дух гитлеровских солдат. Как еще можно поддержать этот дух? Об этом думают Гитлер и Геббельс. Об этом думает и баварский скотопромышленник Франц Файтель. Гитлер старается убедить своих солдат, что отступление носит «стратегический» и «планомерный» характер. Новой порцией демагогии и пустых обещаний он пытается подбодрить свою армию. Он заверяет, что войска «отходят на зимние квартиры». Но у баварского скотопромышленника солдата Франца Файтеля свой взгляд на вещи: «Шло бы наступление, отступали бы русские, тогда можно было бы поддержать дух в войсках, чтобы превозмочь неприятности. Но русские почти ежечасно нас атакуют. Наша пехота переживает тяжелое время. Как артиллерии, так и зенитчикам приходится сражаться теперь с невероятным напряжением, принося все в жертву. А с поисками сколько - нибудь хороших квартир сейчас покончено». «Писать я больше не расположен», - мрачно добавляет он. Он больше не сможет писать, как и многие, многие солдаты его части, разгромленной нашими войсками.

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.