Но уже на следующий день раздался звонок, и меня предупредили, что со мной хочет говорить Островский. Тепло поздоровавшись, он напомнил, что завтра я должен быть у него, и спросил, приступил ли я к составлению полного списка.

И позднее мне не раз случалось замечать, что Николай Алексеевич не терпел, когда что-нибудь делалось медленно, звонил, напоминал, торопил. Просто удивительно, как этот прикованный к постели человек заражал всех своей энергией, своим уменьем быстро выполнять всякое начатое дело.

Когда в назначенный срок я пришел со списком, у Николая Алексеевича уже лежали книги, доставленные из магазина. Он был очень рад, что дело с библиотекой подвигается быстро. Как и в первый раз, он встретил меня просто и дружески, рассказал, что работал почти всю ночь.

Я прочитал ему список. В него вошли книги Бальзака, Стендаля, Мопассана, Флобера, Золя, А. Франса, Диккенса, Уэллса, Э. По. Р. Роллана, Рабле, Сервантеса, Боккачио и др. Мне казалось, что список полный, но Николай Алексеевич сказал, что, по его мнению, я мало уделил внимания французским писателям. Удивился, почему я не включил в список произведения П. Мериме, Гонкуров, А. Додэ. Просил назвать еще других французских писателей. Я указал на Анри де Репье и Жюль Ромэна. Но ни того, ни другого Николай Алексеевич не захотел иметь. Он просил включить книги Рэне Марана: «Джуму», «Роман негра» и «Батуалу», - Мультатули «Макс Хавелар» и Пьера Лоти, причем Николай Алексеевич предупредил меня, что его интересуют те романы Лоти, в которых описывается жизнь колоний, в частности «Роман одного спаги».

Значительно меньше труда потребовалось для собирания книг по истории партии и ленинизму. Книги Ленина и Сталина были давно приобретены Островским и стояли в шкафу у его постели. Часто обращался он к ним.

Трудно сейчас рассказать о всех беседах с Николаем Алексеевичем. Много говорил он о советской литературе, о том, что некоторые молодые писатели, выпустив книгу, «зарываются», и это их губит; говорил о зазнайстве, самовлюбленности... Говорил с чувством боли и горечи. Приводил примеры из жизни классиков, восхищался их знанием эпохи, культурой языка, уменьем терпеливо и много работать.

Библиотека Островского росла с каждым днем. Уже некуда было ставить книги, пришлось заказывать новые книжные шкафы. Николай Алексеевич вникал и в это дело, сам давал указания, какой именно нужен шкаф, причем детально предусматривал все - от величины полок до толщины стекла.

Когда шкафы были готовы, все книги Николая Алексеевича были занесены в специальную картотеку и в самом точном алфавитном порядке, по библиотечной классификации, расставлены по полкам.

Для Николая Алексеевича этот день был праздником. Он много говорил о своей библиотеке и спрашивал мнение о ней у всех близких.

Я уже говорил об исключительной памяти Николая Алексеевича. Он не только знал все свои книги, но знал, где, на какой полке стоит любая из них, каких томов у него еще не достает.

В день его отъезда в Сочи я зашел к нему попрощаться. Часть книг Островский брал с собой в Сочи, так как там у него тоже собиралась, как называл он, «сочинская библиотека».

Он просил писать ему и направлять в Сочи интересующие его книги. Завязалась переписка. Книги я ему отправлял по почте.

Возвратившись в Москву, Николай Алексеевич немедленно пригласил меня к себе. Снова мы с ним очень долго беседовали, теперь уже на всевозможные темы.

Его очень волновали события в Испании. С негодованием говорил он о врагах народа, банде троцкистских убийц.

Затем Николай Алексеевич поделился соображениями по поводу своего нового романа «Рожденные бурей». Требовательный к себе, он не хотел издавать роман до тех пор, пока хорошенько его не отшлифует.

Больно сознавать, что эта книга вышла уже тогда, когда перестало биться сердце этого мужественного писателя-большевика.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.