Мертвым - свобода,
Живых - под арест.
Однако черносотенный поход не мог приостановить развитие революции. Полицейские сводки переполнены тревожными сообщениями о революционных «противоправительственных демонстрациях». В Петербурге огромные толпы демонстрантов были разогнаны только после того, как в ход оказались двинутыми солидные отряды войск. Несмотря на то, что после манифеста забастовочная волна спала и 21 октября Петербургский совет также предложил прекратить стачку, атмосфера продолжала оставаться накаленной. Рабочие усиленно вооружались, в деревнях разражались форменные восстания крестьян, при чем земельные волнения в той или иной форме охватили около 240 уездов.
Уже 2 (15) ноября Петербургский совет снова попытался объявить стачку под лозунгом «Долой полевые суды! Долой смертную казнь! Долой военное положение в Польше и во всей России!» Однако стачка не переплеснула за пределы Петербурга и 7 (20) ноября была прекращена. С этого момента начинается постепенный отход от революционного движения буржуазных кругов, которые на первой ступени, борясь за буржуазную конституцию, не прочь были строить глазки рабочим. Новое восстание во флоте, возглавленное лейтенантом Шмидтом, завершилось кровавым разгромом восставших. Снова прокатилась волна арестов. В числе арестованных оказался председатель совета рабочих депутатов Хрусталев - Носарь.
В ответ на наступление правительства совет постановил 27 ноября (10 декабря) готовиться к вооруженному восстанию. Совет призвал трудящихся брать свои сбережения из сберегательных касс, требуя уплаты звонкой монетой, и вместе с тем прекратить всякого рода платежи в казну. За напечатание этого воззвания - было закрыто девять газет. Правительство торопилось с репрессиями. Оно объявило запретными стачки, воспретило союзы железнодорожников, почтово-телеграфных и телефонных служащих, а 3 декабря, оцепив дом, где заседал совет, арестовало около 200 человек. Совет однако не удалось убить, и 7 декабря вместе с конференцией 29 железных дорог была снова объявлена всеобщая политическая забастовка.
Началась заключительная глава революции. В Петербурге забастовка натолкнулась на ряд предосторожностей правительства. Из - за усиленной военной охраны забастовка не могла охватить железные дороги. После десяти дней стачки она оборвалась.
В Москве события приняли иной оборот. Здесь стачка стала сразу всеобщей. Появились баррикады. Боевые дружины рабочих готовились к бою. Восстание приняло такие размеры, что в ход пошла артиллерия, конница, целая армия, мобилизованная против нескольких дружинников. С 10 (23) по 18 (31) декабря царские войска атаковали восставших. Пресненский район, являвшийся главной цитаделью дружинников, был подвергнут сокрушительному артиллерийскому обстрелу. Военные донесения гласили, что артиллерия зажгла фабрику Шмидта, Бирюковские бани, частные дома и казарму прохоровских рабочих. В операциях участвовало несколько полков пехоты, при чем московский генерал - губернатор Дубасов все время молил о помощи.
За разгромом Пресни следовал разгром рабочих дружинников в подмосковных пунктах. Полковник Мин, отправлявший экспедицию Семеновского полка по Московско - Казанской железной дороге, в напутственном приказе предупреждал: «Арестованных не иметь и действовать беспощадно». Такие же экспедиции стали рыскать по всем районам, где имели место революционные выступления. В Сибири, на Кавказе, в Прибалтийском крае свирепствовали разного рода генералы.
Вот рассказ тов. Петерса о расправах, которые творили, опираясь на карательные экспедиции, прибалтийские помещики:
«Мне помнится холодная январская ночь, когда все мы были предупреждены, что к нашей волости, где я в это время находился, приближается карательная экспедиция. Мы стояли на опушке леса и слышали дикие песни пьяных казаков, подъезжавших к хутору брата моего товарища. Потом крики и мольбы женщин и детей, и в тот же миг хутор со всеми сараями и всем добром охватывается пламенем. Раздается залп, снова крики, и рядом с развалинами лежит расстрелянный крестьянин»...
В Латвии особенно тяжкие удары падали на революционную молодежь, которая уходила от расправы в леса, ведя настоящую партизанскую войну с баронами. От прибалтийских «карателей» не отставали их коллеги в Сибири, Польше. Реакция стремилась утопить в крови самое воспоминание о революции. По самым умеренным подсчетам, число убитых и раненых в 1905 г. всякого рода Меллерами - Закомельскими, Минами, Риманами и другой золотопогонной сволочью, руководившей карательными экспедициями, равняется 32 000. Около 70 000 человек были брошены в тюрьмы.
Сам Николай II жадно следил за расправой. Он торжествовал, когда ему доносили о каких - либо особых «подвигах», и злился, если не была проявлена подлинно зверская жестокость. На полях сообщения о том, что капитан Рихтер не только расстреливал, но и вешал главных агитаторов, Николай II восторженно заносит: «Молодец!» Когда ему доносят, что якобы 162 «анархиста - подстрекателя» перебрались для агитации на Восточно - Китайскую железную дорогу, царь испуганно вопрошает: «Неужели этим 162 анархистам дадут возможность развращать армию? Их следовало бы всех повесить». Но вот генерал Коруженков после восстания в Туккуме, руководясь недостатком снарядов и мольбами жителей, которые на коленях подносили ему хлеб - соль, не произвел артиллерийского обстрела города. Такое мягкосердечие возмутило Николая П. Он написал на донесении: «Это не причина. Надо было разгромить город».
К палачам он надолго сохранил самую жаркую благодарность. Когда Меллер - Закомельский был уличен в мошенничестве, принесшем ему ровно 210 000 рублей, то царь дважды, несмотря на недоуменные запросы министра юстиции, приказал прекратить судебное следствие ради заслуг превосходительного заплечных дел мастера. По поводу покушения на Дубасова царь разражается целой слезницей и не забывает при этом настойчиво требовать смерти для покушавшихся. «С озверевшими людьми другого способа борьбы нет и быть не может», уверяет своего сатрапа этот коронованный выродок. Даже убийце революционера тов. Баумана царь простил не только это преступление, но попутно и кражу самовара. Очевидно, воровство не в укор спасителю отечества.
Революция 1905 г. не получила победоносного завершения. Она осталась великой генеральной репетицией Октября, уже окончательно свалившего в мусорный ящик истории те самые помещичье - капиталистические классы, всю ту именитую гниль, которая рукоплескала вешателям Минам и Меллерам - Закомельским. И все же ничего, кроме отвращения, не могло возбудить плехановское «надгробное слово» над молами павших защитников баррикад.
Неудача восстания не могла умалить его огромного революционизирующего значения, исключительной поучительности политических уроков, вынесенных пролетариатом из этой полосы классовой борьбы. Революция 1905 г. приобщила к политической жизни сотни тысяч рабочих. Она развеяла по ветру иллюзии о возможности придти к свободе мирным, «соглашательским» путем. Она явилась важнейшим этапом по пути укрепления союза рабочего класса с крестьянством. Но в месте с тем именно отсутствие правильного сочетания крестьянской войны с революцией пролетариата помешало этой народной революции устранить самодержавие.
Октябрь избежал этой ошибки. Октябрь слил воедино рабочее движение в городе с восстанием солдат и крестьянским походом против помещиков. Этого благоприятного сочетания не сумели достичь в 1905 г., хотя почва в армии и во флоте была достаточно накалена, хотя крестьянство бурлило, как море во время шквала.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Письмо из Берлина