Победа! Сам запустил двигатель! Это же понимать надо! Меня охватила буря восторга. Я был на десятом небе.

Конечно, подобную радость я испытывал в жизни не один раз. И после того, как сам из букв сложил, а потом прочитал первое слово. И после того, как впервые поехал на велосипеде. Сам поднял с аэроклубовского аэродрома маленький, легкий спортивный «Як». Много было этих «сам». Но разве те «самы» можно сравнить с этим последним «самом»? Тут жизнь висела на волоске. Смерть смотрела в глаза. И я все-таки сумел найти в себе силы, выдержку, умение и вышел из беды победителем.

И когда Марченко попросил доложить высоту и приказал начать по его командам запуск, я с гордостью заявил:

— Двигатель запустил сам!

Вскоре я мягко я плавно приземлил истребитель на бетонку, подрулил к месту осмотра и заправки, вылез из кабины. Вздохнул полной грудью. Все! Экзамен на звание летчика выдержал. Не знал я, не ведал, что мне придется держать в два раза труднее экзамен.

Не успел я отдышаться, на машине подъехал Марченко. Разумеется, я руку под козырек, вытянулся в струнку. Доложил, как полагается. Марченко пристально посмотрел на меня и задал всего единственный вопрос:

— Вы, случайно, не резко работали рычагом управления двигателем?

И я, не моргнув глазом, ответил:

— Нет. Плавно. По инструкции.

Почему я солгал? Почему не сказал честно: да, рывком дал обороты на «свече», от этого и захлебнулся двигатель. Ведь за правду не снял бы с меня головы Марченко.

Стыдно сейчас говорить об этом, но придется открывать тайну. Первое. Не хотел показывать себя «глиной». Я страшно мечтал быть таким, как все летчики полка,— смелым, дерзким. Спал и видел себя мастером маневра и огня, поражающим врага с первой атаки. И первый шаг уже сделал: справился с бедой в воздухе, классно посадил истребитель на аэродром. Честное же признание отбрасывало меня далеко назад от заветной мечты. Второе. Не хотел подводить подполковника Марченко. Он за меня поручился, верил в мои силы и способности, а на поверку выходит — это не так. В первом же полете я подложил ему свинью. Пусть меня режут на куски, пытают каленым железом, но чтобы подвести своего командира — извините. В-третьих. Я надеялся, что никто не узнает о моей ошибке там, в воздухе. Кто видел? Кто докажет? Не понимал я тогда, что высший судья не люди, а своя совесть.

Стою перед Марченко чист и непорочен. «Ем» глазами начальство. Марченко стоит передо мною. Задумчиво опустил голову, крутит пальцами кончик уса. Тут я его обязан описать, представить вам, что это за человек. Полный, широкоплечий, налитой силой и здоровьем. Казалось, вот-вот затрещит на нем порыжевшая от времени летная кожаная куртка, разъедутся по швам толстенные голенища сапог. Он был похож на гоголевского Бульбу. Усы бульбовские, длинные, закрученные вниз. И лицо спокойное, загорелое до цвета жженого кирпича. И имя — Тарас. Летчики между собою уважительно называли его «Наш батька».

Его любили в полку. За знания и опыт. За храбрость. За честность и доверие к людям. Но, доверяя людям, он требовал от них такой же честности, решительности и беззаветной верности нашему общему делу. Он мот быть и беспощадным, яростным и гневным. Мог с ненавистью посмотреть в лицо человеку, который унизил честь звена, эскадрильи, полка, офицерскую честь. Он мог наказать или отдать под строгий суд товарищей ловчилу и разгильдяя.

Вот какой Тарас Васильевич Марченко, наш командир.

О чем он тогда думал? Наверное, разгадывал загадку: почему на моем самолете выключился двигатель? Или о чем другом? О том, что порой молодые люди вовсе не такие, какими они хотят казаться? Что нет гладеньких, розовых молодых солдат и офицеров, которые, переступив порог армии, с удивительной легкостью становятся мастерами военного дела? Что Воин, как и Человек, рождается в муках, в жестокой борьбе с самим собою? Трудно сказать, о чем думал в ту минуту наш Батька.

Вот он поднял голову. Его глаза, большие, открытые, честные, встретились с моими глазами. Признаться, я испытал страх. Понял: он видит меня насквозь.

— Ну, что ж, лейтенант Коршунов,— спокойно сказал он и сделал паузу. Мне показалось, что он сделал ее специально, чтобы дать возможность в последний раз подумать о том поступке, который я совершил. И, не дождавшись моего ответа, добавил:

— Молодец! Большое спасибо за то, что не растерялся в воздухе, сам запустил двигатель, спас машину.

И снял со своей руки часы.

— Вот от меня лично. А заодно и от народа. От партии.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.