ПРИКАЗАЛ ОБОЛЬЯНИНОВ,² чтобы после поверки пели «отче наш» и «спаси господи», и тюрьма пела. Громко, отчетливо пела. И когда на «еврейской башне» хотели отговориться, дескать мы, евреи, не знаем русских молитв, последовал нетерпящий возражений окрик, подкрепленный перебористым матом.

- Рассказывай сказки... мать, распронамать... Жиды лучше православных должны знать молитвы.

И... еврейская башня запела. Первоначально нехотя, но затем с каждым днем лучше и лучше. И, наконец, подобрала такой красивый хор, что нередко надзиратели на постах заслушивались. Да и сам Обольянинов не без гордости замечал своему любимцу Медникову:

- Как тебе, Митенька, нравятся жидки. Айда жидовская башня. Молодцы! Курьезную шутку выдумала «еврейская башня». Сидели там в одной круглой камере человек 35 - 40, все уголовные, малосрочные, осужденные к тюрьме и в арестантские роты теплые ребята, оторви головы. Резко выделялся один, по кличке «Скиталец». Скиталец слыл чуть ли не за бывшего еврейского кантора. С первого же дня его прибытия в тюрьму, он организовал хор.

С неподражаемым юмором бывало, еще до прихода Обольянинова, на прогулке, окружив себя «шпаной», он уморительно, артистически кривляясь, распевал еврейские песни и молитвы. С большим вниманием слушали хористов даже молдаване и русские, не понимающие смысла песен.

Ловко дирижируя всеми частями на редкость подвижного тела, он вызывал смех на самых строгих лицах. Скиталец устраивал частные концерты. Нередко, распевая на башне свои песни, певцы до того увлекались, что переходили в пляс, и тогда стоило закрыть глаза, чтобы не видеть тюремных стен, и тебе казалось, что ты на еврейской свадьбе. Немного не гармонировал разве звон кандалов.

Так вот, по инициативе Скитальца, на одной из поверок, обратились к Обольянинову:

- Ваше благородие, дозвольте нам петь вечернюю молитву на нашем языке. У нас, у евреев, есть свой «отче наш». А после нее «спаси господи» на, русском. А то ведь грех, господь нас накажет. За царя мы обязаны петь на русском. А «отче наш» на русском языке нам даже законом запрещается.

Должно быть, Обольянинову понравилась эта идея. У него первого жиды будут петь свою молитву.

- А ну ка, начните, послушаю.

Скиталец не одну тихую репетицию провел со своим хором, прежде чем, нашпиговал всех как следует, и надо отдать ему справедливость, он поставил дело на должную высоту. Велико было наше удивление, когда до нашего слуха во время обычной вечерней молитвы, вдруг донеслась еврейская молитва. Скиталец заливался вдохновенно выше всех, да и прочие голоса не подгадили... Тянули ко всевышнему... такие заковыристые проклятия, какие только может выработать долголетняя практика в уголовной терминологии...

Поминали и царя, и царицу, и бога, и мать божью, не забыли помянуть и Обольянинова. Он был окончательно побежден, заворожен красивой мелодией, и когда кончили пробную молитву, разрешил.

- Ладно, пойте «отче наш» на своем языке. Только смотрите у меня, чтобы красиво и громко.

Уже на следующий день он мог убедиться, что его условие выполняется должным образом. Пели так отчетливо, звучно, что должно быть слышно было далеко за тюрьмой. На нас, сидельцев - политических, понимающих весь курьез достижения Обольянинова, молитва еврейской башни, после поверки, действовала сглаживающим денную шероховатость образом, вызывала нередкую улыбку.

Приближалась еврейская пасха 1911 г. и, по примеру предыдущих годов, представители городского еврейства и родные заключенных евреев стали хлопотать перед начальником тюрьмы о разрешении на время праздников евреям пользоваться своей пищей, отдельной кухней и общей камерой, о допущении кантора в тюрьму, разрешении вина для обряда и праздничного свидания с родными. Был допущен в тюрьму, для переговоров с заключенными, чуть ли не казенный раввин, или его помощник.

Обольянинов приурочил свидание его с еврейской башней к вечерней поверке, желая, по-видимому, похвастать дисциплинированностью заключенных и поразить гостя красивым еврейским хором, распевающим только у него лишь «еврейскую» молитву.

Он надеялся услышать хороший отзыв, а то в газетах про него пишут, будто он арестантам дыхнуть не дает.

Чтобы эффект был неожиданным, Обольянинов задержался с гостем в коридоре, а помощник вошел с поверкой. После поверки особенно резко подчеркнутая команда «на молитву» и... камера замолилась. Громко, отчетливо, к великому удовольствию Обольянинова, трогательно, торжественно почти. Как себя чувствовал гость... трудно сказать. Можно это представить, лишь потому как, у него быстро менялись краски в лице, Обольянинову казалось, что он так зачарован, что даже говорить не может, или что сердце еврейского гостя застыло в религиозном экстазе при звуках чудной мелодии еврейской молитвы. Как только оборвались последние слова «молитвы», он поспешил ввести в общую камеру гостя и показать самих исполнителей.

- Здорово, молодцы! - Весело по отечески подал жару Обольянинов.

Здрав - жл - вшскродие!

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.