«Опаков»

Василий Дробот| опубликовано в номере №147, март 1930
  • В закладки
  • Вставить в блог

Переодетые матросы, саперы и «вольные», густой лентой покрывшие прибрежную полосу Приморского бульвара, напряженно всматривались в воду, освещаемую время от времени молочно - белыми лучами прожектора. Когда на берег доносились предсмертные крики: «братцы, помогите!», вся толпа на секунду - другую приходила в движение, будто хотела подать руку тем, которые погибали на ее глазах. Но штыки «усмирителей», направленные к воде, мгновенно поворачивались в обратную сторону, и толпа вновь немела до нового повторного крика о помощи. В темноту ноябрьской ночи то - и - дело врывались белые и оранжево - красные языки огня. На большом рейде Севастополя, на глазах у торжествующих победителей и разгромленных матросов и портовых рабочих, догорал восставший крейсер «Очаков»...

Это было 15 ноября, а на следующий день, по распоряжению командующего Черноморским флотом адмирала Чухнина, приступили к тушению пожара и осмотру крейсера.

Картину этого осмотра рисует бывш. машинный кондуктор «Очакова» Д. П. Вдовиченко:

«Вот и наш крейсер, - рассказывает он. - С замирающим сердцем взбежал я по трапу и прежде всего направился в свою каюту в нижней жилой палубе. Но каюты не было. Снаряды все кругом разнесли вдребезги. На полу, исковерканном и закоптелом, валяются скрученные куски железа, и местами возвышаются какие - то черные, как смоль, с жирным блеском кучки. Сначала я не обратил на них особенного внимания, так как спешил взглянуть на свою каюту. Но теперь, на обратном пути, из любопытства, шевельнул одну из них ногой. Черный, маслянистый пепел разъехался, и из - под него забелели человеческие кости, скорченные, сведенные вместе предсмертными муками. Тут только я понял, что предо мною останки людей, сгоревших и истлевших на раскаленной палубе. Здесь внизу их было больше десятка.

Скорее наверх! Вот опять разорванный человек, залитый черной кровью. Страшно белеют из этой груды обломки костей.

Далее, за шканцами возле шкафута, на обгорелой палубе лежит матрос, перевязанный простыней. Развязали. Весь живот вырван. Зашли в кают - компанию, где сидели арестованные с «Прута» и «Потемкина» офицеры. В борту пробоины. Кругом все разворочено. На полу кучка пеплу. Разгребли его, нашли металлические значки минного машиниста. В последние минуты арестованные вышибли дверь и вырвались из кают - компании. Часовой, исполнив свой долг, в упор застрелил первого попавшегося. Это был минный кондуктор Журавкин. Металлические значки - все, что от него осталось.

Взяв с собою несколько человек команды, я спустился в машину. С правой стороны зияла пробоина в броне, сантиметров в 9, и рядом лежал кусок стали в форме лодки; очевидно, снаряд ударился боком и вырвал кусок брони, отштамповав на нем свою форму. На индикаторной площадке лежала гайка с казенной частью снаряда, попавшая в лапу цилиндра высокого давления левой машины, причем цилиндр треснул. В средней кочегарке разорвавшийся снаряд разбил главный разобщительный клапан - сухопарник и снес над шестью котлами все дымовые выходы. Вся эта масса железа силою взрыва сметена была по углам помещения, и так спрессована, что никогда в жизни не сложить ее так плотно на таком маленьком пространстве, какое она занимала. При выходе из кочегарки, с левой стороны лестницы, лежало тело человека огромного роста, но без головы, которая была срезана точно бритвой. С трудом вытащили тело наверх. Это - кочегарный ученик Козорез. «Вечная память тебе, товарищ», невольно промолвили мы, обнажая головы.

Изрешеченный осколками выходной зонт над люком кочегарки объяснил исчезновение головы. Очевидно, она была срезана взрывом, едва успела подняться над уровнем палубы. А тело свалилось обратно в кочегарку.

В среднем кубрике убирали уголь, раскиданный по палубе. Особенно толстым слоем он лежал около минного полупортика. И вот, на первую же лопату попалась кисть человеческой руки, на следующую - часть ноги, затем - полголовы... Стали не сбрасывать уголь, а перебирать более осторожно. Находки участились: вот связка кишок, вот просто куски мяса с кожей и торчащей из глубины костью.

Во время обстрела «Очакова», когда снаряды буграми взрывали его палубу и разом в десяти местах запылал огонь, команда столпилась у этого полупортика для посадки на спасательные суда. Шальной снаряд ударил в кницу, бимц которой имеет 20 см ширины с отворотами по 6 см, при толщине в 6 мм, скрутил ее штопором до половины судна и вместе с осколками врезался в толпящихся людей.

Из морского госпиталя вытребовали восемнадцать гробов.

В три из них уложили уцелевшие трупы, а остальные пятнадцать заполнили доверху разорванным мясом. Печальные останки эти отбуксировали на барже к даче главного командира Черноморского флота «Голландия», находящейся на северной стороне, и там, где - то за садом «его превосходительства», зарыли...

С дикой, звериной жестокостью было подавлено восстание на крейсере «Очаков». Как могло оно возникнуть, почему так быстро оно потерпело поражение, отчего оно не было поддержано остальными судами черноморского флота? Постараемся на это ответить.

, Во второй половине августа 1905 г. часть штатной команды крейсера «Очаков» была переведена из казарм на корабль. Большинство этих матросов были молодых призывов из числа оторванных, незадолго перед тем, от сохи и станка крестьян и рабочих. Неудачная японская война и общие политические настроения того времени не могли пройти бесследно мимо этих людей, явившихся на военную службу с несколько иной идеологической закваской, чем матросы прежних призывов.

Необходимо также отметить, что на «Очакове» работали в это время вольнонаемные мастеровые по установке частей машин и среди них - многие мастеровые петербургских заводов. У этих рабочих еще были достаточно свежи в памяти кровавые события 9 января, открывшие глаза многим тысячам трудящихся на истинную физиономию и природу царского строя. Рабочие проявляли весьма большой интерес к общественной жизни, читали газеты, были почти поголовно в курсе господствовавших в России настроений и, делясь всем этим е командой «Очакова», производили на нее определенное революционное влияние. В свою очередь, матросы, жившие в казармах, ежедневно сталкивались с «вольными», получая от них точную информацию о назревающих событиях. И когда наступили октябрьские дни 1905 г., матросы, несмотря на резкие запрещения, составляли основные кадры всех городских рабочих митингов.

Прямую связь с социал - демократами (большевиками) поддерживали отдельные матросы и в том числе казненные впоследствии одновременно с П. П. Шмидтом - Антоненко, Гладков и Часник.

Развязка революционных настроений матросов была ускорена событиями в Кронштадте. Первые вести о жестоком подавлении этого восстания вызвали усиленное брожение в Черноморском флоте и призывы к открытому восстанию у себя - в Севастополе.

Фактически началом этого восстания следует считать 11 ноября, когда, в ответ на приказ стрелять в митинг, член с. - д. организации (большевиков), матрос Петров выстрелил в отдавшего приказ контр - адмирала Писаревского, а другим выстрелом убил наповал штабс-капитана Штейна. Это послужило сигналом, и именно отсюда начались все дальнейшие события. Возврата к прежнему уже не было и не могло быть. Нужно было только всему движению придать организованный характер, взять над ним стратегическое и политическое руководство. Но здесь - то и обнаружилась еще недостаточная готовность всех партийных организаций Севастополя к руководству восстанием.

Социал - демократы (меньшевики), несмотря на наличие в городе даже так называемого военного комитета, в самый критический момент оказались в хвосте событий и взять на себя руководство, а тем самым и ответственность за исход восстания, не рискнули.

Между тем, массе нужен был вождь, которому она могла была полностью доверять. Таким, человек оказался... лейтенант Шмидт. Как военный П. П. Шмидт был для матросов - своим. Вокруг его имени создавались - целые легенды о первом красном лейтенанте.

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.



Виджет Архива Смены

в этом номере

В болоте мистики и религии

На процессе Дмитрия Шульца

Теадекада

Диктатура