Дубовая дверь, обитая железом, едва поддаётся усилию человека; словно негодуя на дерзкого, она глухо скрипнет, потом медленно приходит в движение и, наконец, открывает вход в низкую сводчатую келью, в которой царит вечный полумрак. Свет еле проникает сюда через узкие стрельчатые окна.

Тот, кто войдёт в эту мрачную келью, с трудом различит в полутьме контуры огромных шкафов и массивные столы, на которых покоятся тяжёлые фолианты. Стоит прикоснуться к одному из них - и в тишине тотчас резко загремит цепь, приковывающая книгу к посланцу. Но и эти звуки замирают под низкими сводами. Снова воцаряется мёртвая тишина, пока издали не прозвучат первые удары монастырского колокола или переписчики манускриптов, живущие при монастыре, не сбегутся сюда, чтобы своими глазами взглянуть на образцы чудодейственного искусства, открытого Гуттенбергом.

Из уст в уста летит неслыханная новость:

- Говорят, - да простит святая дева! - говорят, что объявились люди, которые пишут книги без пера!

И вот они уже лежат на столах в бывшей молельне, прикованные на цепь, не то знамение небесного чуда, не то порождение сатаны...

Давно ли за список с творений великого историка Тита Ливия, или за какой-нибудь иной подобный манускрипт, не торгуясь, платили на выбор: виллой под Венецией либо мешком звонких червонцев? Давно ли монастырь, располагавший десятком или дюжиной древних рукописей и торговавший списками с них, уже почитался средь самых богатых монастырей Европы?

А теперь на столах в бывшей настоятельской молельне покоятся диковинные фолианты, и на каждом из них всё тем же неведомым способом выведено по-латыни:

«Без пера начертано» или: «Оловянною рукою...»

Прикованные цепями, во избежание дерзостных покушений, недвижимо покоятся на столах творения первых последователей Гутенберга, применивших подвижные литеры. Если присмотреться внимательнее, - среди этих первенцев дивного искусства есть и такие, которые в том же, пятнадцатом веке родились на печатных станках в Галиции...

Но не средневековые писцы и не учёные монахи стекались теперь в эту келью. Под низкие своды шли сюда, в воссозданную книжницу пятнадцатого века, любознательные жители Санкт-Петербурга.

Идея этой единственной в своём роде выставки, устроенной Петербургской Публичной библиотекой в половине прошлого столетия, заключалась в том, чтобы наглядно представить посетителю первые книжницы Европы так, как они существовали на самой заре книгопечатания. А именно таковы и были тогда первые кельи-книжницы - прообразы ваших современных библиотек.

Книжные богатства Петербургской Публичной библиотеки оказались таковы, что среди экспонатов этой примечательной выставки были исключительно подлинники: и первопечатные книги и все предметы обстановки средневековой книжницы.

Само собой, эта русская выставка долгое время привлекала взоры книголюбов всего мира.

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.