ЛОЩЕНЫЙ до кончика ботинок, в опрятной визитке, в фуражке с околышем и молоточками - «idee fix» провинциальных барышень, герой многих студенческих повестей и романов, маменькин сынок, будущий инженер, а пока студент «его императорского величества технического института»...

Студент... будущий... Но ничего, что этот «будущий» не умел правильно держать напильника. Ничего, что он презрительно морщил нос от едкого заводского дыма. Ничего, наконец, что он даже дипломные работы вместо того, чтобы корпеть над ними самому, «заказывал» своему же собрату - неимущему студенту. Ведь, в те добрые царские времена от инженера не требовали особенных знаний. Было бы уменье ловко шаркнуть ножкой перед высокопоставленной седовласой дамой, была бы бумажка - диплом с массивными сургучными печатями, а остальное... остальное приложится...

Этот тип студенчества добрых старых времен, описанный Гариным, конечно, тип не монопольный, но во всяком случае широко распространенный тип. Старые времена сгинули. Тихой смертью скончалась империя. Вымирает и старый тип студента - технолога. Н а смену краснооколышникам - потомственным почетным дворянам, сыновьям финансовых тузов, графов и баронов - в стены втузов пришел потомственный почетный пролетарий, принесший, в эти старые, заплесневевшие стены свои навыки, привычки, свой производственный опыт, связь с массами, вдохнувший сюда струю свежего воздуха.

Большое кирпичное здание с огромными окнами и полустеклянным переплетом крыши. Вместо пола блестящие параллели стальных рельс. Можно подумать, что это обычное железнодорожное депо, паровозная больница. Но здесь нет непременной копоти депо. Нет серного привкуса у воздуха, пропитанного каменноугольным дымом. Да и сеть медных, блестяще - красных проводов под потолком, таящих в своем металлическом холоде смертельный пламень пятисотвольто - вого тока, не присуща депо. Это Миусский трамвайный парк - трамвайная, если хотите, больница.

Жалкую картину являют здесь пациенты - вагона трамвая - жертвы неорганизованной сутолоки московских улиц: у одного срезан бок и куски красного железа висят, как клочья кровавого мяса: у другого разбитое колесо, у третьего перестало биться сердце - сгорел мотор...

Но проходит 5 - 6 дней, и инвалиды, блестя новой краской, четко отбивая такт на стрелках, свежие и нарядные, выходят на улицы.

Впрочем, это не чудо. Это результат кропотливого труда вон этих кучек людей в засаленной одежде.

У вагона № 1284 - пятеро. Все они в спецодежде, у всех руки пропитаны маслом, и все они одинаково сосредоточенно работают.

Только изредка лохматая белокурая голова просунется в щель между стальной рамой и, вращая белками, изречет:

- Васильев, скажи Никанору, пусть заклепки греет. Сейчас клепать будем.

Васильев, не поднимая головы, бросает:

- Готовы уже? Давать, что ли?

- Давай!

А через минуту звонким речитативом гремят молотки и заклепки, томясь под ударами, исходят огненными брызгами. Мы подходим к этому вагону.

- Товарищ! Говорят, у вас в парке много студентов на практике. Нам бы покалякать с ними.

Да вон он - студент. Калякайте. Все равно сейчас перерыв.

Впрочем, мы видим только ноги студента. Сам же он спрятался где - то глубоко, в черном хаосе осей, зубчаток и стальных полос, и оттуда глухо звучит голос.

- Сейчас вылезу!

Перед нами высокий парень. На нем засаленный пиджачишка, видавший немалые виды, а голова покрыта некоторым подобием кепки, более похожей на оладью, состряпанную неумелой хозяйкой.

Протягиваем руки.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.