Около дела

Я рассказываю все это для того, чтобы яснее можно было представить картину: затерянное в лесах село, ряды покосившихся домов, распутица - и парень, которому все это, что называется, обрыдло и который знает, что есть другая жизнь, известная ему по журналам и радио.

Он очень смутился, когда узнал о цели моего визита: «Не стоило приезжать из-за меня одного!» Но чувствовалось, что и обрадовался: как-никак он написал, и к нему человек из Москвы приехал. Может, теперь переменится что-то в жизни... Честно говоря, мне тоже было неловко в первые часы нашего знакомства. Ведь никаких утешительных пилюль я Николаю не привез и житейских советов сразу тоже дать не мог. Словом, не очень-то хорошо чувствовали мы себя оба.

Теперь все это позади, мы стали с Николаем Косовских почти друзьями, и я могу сейчас говорить о нем без всяких догадок и домыслов.

Да, все почти так, как он написал... Действительно, отец его Иван Никитич оставил здоровье на войне. Будучи уже инвалидом, он тем не менее долго работал трактористом. Теперь уже не может. «Когда отец прощался с трактором, даже плакал. Долго плакал», - сказал мне Николай.

У матери тоже сил уже мало. Но она еще работает в полеводческой бригаде. Есть у Николая старшая сестра. Та на молокозаводе, здесь же.

Уехать и оставить семью нелегко. Парень понимает, что, если бы он решился на это, никаких театральных трагедий не произошло бы. Все было бы проще и горестней. Потому он и остался в Васильевском. Ну что ж, за это можно его только уважать. Можно уважать его и за другое. Вспомните его письмо: «Знаете, мне очень хочется на стройку! Строить города или большие электростанции. Вот это была бы действительно польза людям».

Итак, два благородных стремления дали в сумме отрицательный результат. Почему!

Уже из письма было ясно, что своей работой Косовских недоволен, хотя это, по его словам, и «тепленькое местечко. Сиди и втыкай штепселя». Есть, правда, выходы на линию, поскольку он все-таки монтер. Оборвалась где-то связь - значит, нужно починить, слазить на столб. Бывают и командировки. «Сейчас ведут кабельную линию от Перми до Ильинского, так нас туда часто посылают. Народу собирается много, весело...» Но чаще приходится все-таки дежурить у коммутатора.

Представьте себе небольшую комнату, а в ней на столе два ящика. Один - коммутатор, к которому подключены сорок абонентов. Другой - сельский радиоузел. И вот перед ними сидит наш герой. Ни тебе грохота бульдозеров и экскаваторов, ни света прожекторов. Тишина. Изредка зайдет кто-нибудь, спросит: «Нету мне письма!...» Да зуммер жужжит: «Почта! Соедините меня с колхозом «Заря». «Заря»! Здорово, Иван Петрович! Слушай, позарез нужна передняя ось для газ - шестьдесят первого. Ну, спасибо, выручил! А я тебе, если хочешь, коленвал подкину. Что! Да какая там рыбалка!... Тут пообедать-то некогда. Ну, пока!» Или позвонят из района, сводку по надоям молока у колхоза требуют, а то на совещание кого вызывают...

Скучно Николаю оттого, что живет он, здоровый, молодой парень, около подлинного дела. Отзвуки настоящей работы доносятся до него лишь в виде телефонных разговоров.

Вспомним отца Николая, Ивана Никитича, пожилого человека, плакавшего при расставании с трактором, и представим себе в общих чертах его жизнь.

Ходил в промасленной телогрейке, за версту несло от него соляркой. Недосыпал, когда начинался сезон полевых работ. Пекло его солнце, лупцевали дожди. Трепал себе нервы, если выходила из строя машина, а нужной запчасти не оказывалось. И заработок был не бог весть какой... Казалось бы, радоваться должен человек, что все это наконец кончилось, а он - чудак! - заплакал. Почему!

Да потому, что Иван Никитич сердцем прикипел к своей работе. Косовских-старший мало учился и мало читал в своей жизни (гораздо меньше, чем сын), но он нутром осознавал значение своего труда - труда пахаря и сеятеля. Слезы, которые пролил этот обычно очень сдержанный и волевой человек, можно с полным правом назвать святыми.

Что до Косовских-младшего, то он готов заплакать по другой причине - от тоски по настоящему делу. Ведь в конце концов «втыкать штепселя» с успехом могла бы какая-нибудь девчушка. И Николая, естественно, потянуло на стройки, о которых он много начитан и наслышан.

А между тем свое стремление приносить людям максимальную пользу Николай Косовских мог бы реализовать и здесь, в своем селе. Васильевское - это не молокозавод и не отделение связи, не клуб и не магазин. Это прежде всего колхоз!

Колхоз имени Калинина образцовым нельзя назвать при самом большом желании. Земли бедные, истощенные, деревни разбросаны на многие километры друг от друга, дороги никудышные, техники маловато. Горькая чаша забвения (или недостаточного внимания), которая долгие годы не обходила стороной наше сельское хозяйство вообще, не обошла и родные места Николая. Много, слишком много парней его возраста распрощалось в разные времена с родными порогами. Одни - так, как он, движимые стремлением приносить людям максимум пользы. Другие (увы, их было большинство!) пришли после недолгих раздумий к выводу, что в Васильевском «каши не сваришь», и подались туда, где больше платят.

Это - больное прошлое колхоза, хотя и недавнее. Ну, а настоящее! В том, что Васильевское медленно, со скрипом, но «выбивается в люди». И процесс этот необратим!

В тот день, когда я приехал в Васильевское, здесь проходил заключительный семинар по экономике. Бригадиры и завфермами ловко оперировали цифрами и расчетами, жарко спорили. Васильевское начинает вести свое хозяйство по-новому, научно обоснованно...

А где в это время Николай! Тут он - и вроде бы нет его. На коммутаторе, сбоку припека. А сестра, как было сказано, на молокозаводе. И получается, что в общем-то семья Косовских «выбывает из игры», отрывается от земли у всех на глазах.

Старая колхозная гвардия постепенно уходит на покой. Быстрее, чем этого хотелось бы. Правда, приходит смена. Главной силой становятся люди типа Алевтины Русаковой, зоотехника и секретаря комсомольской организации. Легко ли ей! Живет в семи километрах от колхозного центра, мотается по деревням да по фермам когда на лошадке, а когда и пешком.