Однажды вечером...

- Тогда готовьтесь. Остальное я сделаю сам.

Тут я увидел, что мать, стоя у двери, плачет. Потом она отошла от двери, сняла с вешалки шинель, барашковую шапку и подала отцу.

Мать делала это неохотно, но, видимо, знала, что если не сделает, то будет ей плохо. Отец накинул шинель на плечи и, не оглядываясь, вышел.

Среди детей я был самым старшим, но и для меня все происходящее казалось странным. Что это означает? Вдруг я почувствовал, что дед стоит около меня.

- Ты, Фери... вот то гнездо в стене горы Бальванош, которое я тебе показывал... ты думаешь достать его оттуда?

Дед смотрел на меня, и губы его дрожали, словно он собирался заплакать.

- А ту большую, красивую лису, которую я тебе показывал... ты сумеешь выкурить из норы? - продолжал он.

Я смотрел на него в недоумении.

- Слышишь, Фери... А ту ветку бузины, которая годится на рогатку, ты сумеешь срезать без меня?...

Мне показалось, что в глазах его заблестели слезы. Тогда я взглянул на мать, но она сидела неподвижно, закрыв лицо передником.

Мне стало страшно, и я спросил:

- Дедушка, что - нибудь случилось?

Но он уже не глядел на меня. Достав из - под подушки свирель, которую он сам делал, дед осмотрел и ощупал ее, словно незнакомую вещь, затем подмес к губам, дунул в нее слегка и, положив обратно, подошел к матери:

- Дай мне чистую смену, Анна!

Все происходящее перед моими глазами казалось мне необычным, а потом я совсем перестал понимать, что делалось с отцом, с матерью и с дедом.

Мать открыла большой сундук, вынула оттуда чистые штаны, рубашку и носки. Все это она вручила деду с торжественностью, не как всегда, и с таким видом, словно ставила свечу перед церковной иконой.

Дедушка переоделся во все чистое, даже брызнул себе воды на лицо, утерся и сел к столу, будто пришел в гости. Он сидел неподвижно, положив руки на колени, и не смотрел ни на нас, ни на мать. Раза два он шмыгнул носом и только тогда чуть пошевелился, чтобы вытереть лицо кулаком.

Мать поставила на огонь большой чугун с водой. Для чего? Ведь пулыска была уже сварена и съедена. В то, что мать снова будет варить кашу, я не мог верить. Ей крепко попадало от отца, если она из жалости к нам пыталась лишний раз покормить нас.

Когда отец вернулся, дед сидел по - прежнему, как гость, а мать продолжала кипятить воду.

Отец принес подмышкой курицу, а в руке бутылку водки. Я понимал, что он мог получить все это только в долг, но не знал, какой глупец дал ему. Курицу он передал матери, а водку поставил на стол перед дедом.