Обвиняются родители

– Вот и вырабатывайте у Славки это самосознание, – подхватывает он. – У вас целая наука за плечами, не то что у нас, необразованных. Вам и карты в руки.

Аккуратно расставляя слова, он не спеша выхаживает по комнате и читает мне нравоучения. Этот тип прекрасно сознает, что я бессилен повернуть события вспять.

А Славка – что тут поделаешь! – не хочет жить в «казенном доме», ему нужен дом родной, отцовский, ему нужна мать, нужен отец, даже вот такой, как Звонарев. Вспоминаю, как однажды, тоскуя по родному дому, Слава убежал к своей лишенной родительских прав спившейся вконец матери, но встретила его опечатанная квартира: мать за какое-то преступление уже отправили в тюрьму...

Сижу еще минут десять, хотя чувствую, что Слава сейчас не вернется, а, как в прошлый раз, будет где-нибудь прятаться до вечера. Придется ждать, оставлять мальчугана в этом холодном доме нельзя. Встаю, говорю, что приду вечером, возможно, возьму Славика с постели.

...Чтобы как-то скоротать время, брожу по улицам, а из головы не выходит Славка, мысленно перебираю случаи из своей педагогической практики, гадаю, какой же ключик подобрать к душе мальчишки.

И вспомнился еще один такой же беглец, звали его Юркой. Как ни бились мы с ним, сколько испытанных воспитательных приемов ни применяли, ничего не помогало. И тогда решили обратиться за помощью к ребячьему коллективу. Ребята хорошо нас поняли и такой искренней заботой окружили Юрку, что ему просто совестно было подводить товарищей. Однажды, очень уж захотев съездить к бабушке, он попросил:

– Разрешите, загляну к ней только на часик, а к вечеру обязательно вернусь. – И правда, вернулся.

Вспомнился и другой беглец, Миша. Этот, улизнув из детдома, просто катался на пригородных электричках. Родных у Миши не было, ночевал на вокзалах, и, конечно, всякий раз милиционер доставлял его в детприемник.

Как-то в беседе с Мишей я попытался выяснить, почему он стал бегать из детдома – ведь раньше такого греха за ним не водилось. Мальчуган, глядя в пол, молчал, потом поднял голову, и я увидел его большие серые глаза, полные слез.

– Я привык к вам, а меня перевели в другую группу, – вздохнул он.

Миша сильнее других детей привязывался к взрослым и очень дорожил лаской и вниманием воспитателей. В группе, куда его перевели, воспитатели, видимо, не учли этого, и мальчуган замкнулся, ушел в себя, стал уединяться, а потом и сбегать. Вспомнилось, как с замиранием сердца слушал он мои фронтовые рассказы, и было видно: он гордится, что его воспитатель – участник войны.

Я никогда не стремился иметь среди воспитанников любимчиков, люблю и жалею всех одинаково и в ответ ожидаю того же самого. Но ведь сколько детей – столько и характеров. После разговора с завучем Мишу возвратили в мою группу. С этого дня он опять ходил за мной по пятам и уже никуда не убегал...

Пока перебирал в памяти все эти приятные и не очень эпизоды ребячьих судеб, не заметил, как стемнело. Вновь отправился к Звонаревым, хотя и тошно было на душе от мысли о предстоящей встрече с отцом Славы.

Дверь в квартиру была приоткрыта, и из нее на лестничную площадку доносилось чье-то рыдание. Кажется, плакал Славка.

Почувствовав недоброе, открыл дверь и направился прямо в комнату. На диване, охая, лежала Славкина мачеха. Старший Звонарев стоял лицом к балконной двери и нервно теребил кончик занавески. Славка, съежившись в углу, плакал навзрыд.

Увидев меня, он бросился навстречу.

– Заберите, не могу больше! – исступленно крикнул он. – Я никогда, никогда больше не приеду сюда!.. Пусть он... – Слава махнул рукой в сторону отца, – пусть он живет с этой стервой!.. Пусть живет!

Захлебнувшись слезами, мальчуган впопыхах натянул валенки, рывком распахнув дверь, выскочил на лестничную площадку. Мне ничего не оставалось, как догонять его...

Оказывается, промотавшись по поселку до вечера, Слава вернулся домой всего за несколько минут до моего прихода. Дверь оказалась незапертой, и он на цыпочках прокрался в прихожую и прислушался. Из комнаты до него донесся разговор отца с мачехой. То, что он услышал, потрясло его. Мачеха, оказывается, назвала его, Славку, подзаборным щенком и заявила отцу, что, если «щенок» будет опять являться к ним в квартиру, она немедленно подаст на развод.

Но гораздо больше, чем брань мачехи, взбудоражили душу ребенка слова отца. Звонарев, уговаривая жену, сказал ей, будто Слава не родной ему сын, и он всеми силами постарается избавиться от мальчишки, подаст в суд, перестанет платить алименты.