«O. Henry encore»

- Дорогой мой полковник Дж***, - сказал этот добрый пастырь. - Какое прискорбное зрелище! Я никогда не думал, что вы пьете. Не могу передать вам, как я огорчен, видя вас в подобном состоянии.

Тут ярость полковника дошла до предела.

- А плевать мне на ваше огорчение! - завопил он. - Да, я пьян, я пьян как стелька, и пусть смотрит на меня, кто хочет! Я никогда не бываю трезвый! Я выпил пятнадцать тысяч галлонов виски только за последние две недели! Я каждое воскресенье валяюсь пьяный на улице! Ну - ка, еще раз, на счастье!

И он запустил бутылкой прямо в священника. Бутылка угодила священнику в лоб и разбилась на двадцать кусков. Священник вскрикнул, схватился за голову и побежал домой.

Полковник собрал целую кучу камней и спрятался в кустах чертополоха, готовый отражать нападение всего города, покуда хватит боевых припасов. Злая судьба довела его до исступления. Час спустя на место происшествия прибыло трое конных полисменов - и полковник сдался. К этому времени он уже поостыл настолько, что смог дать разумные объяснения, и так как он был известен в городе, как лицо трезвого и безупречного поведения, его отпустили домой.

Но с тех пор вы не заставите его взять в руки бутылку, пустую или полную.

(«Хустонская ежедневная почта», Воскресенье, 17 мая 1896 года).

ИСКЛЮЧИТЕЛЬНЫЙ СЛУЧАЙ

На днях репортер «Почты» встретил одного молодого хустонского врача, своего хорошего знакомого, и предложил; ему зайти по соседству в кафе, распить бутылочку прохладительного. Врач согласился, и через несколько минут они уже сидели за столиком, в уютном уголке, прямо под электрическим вентилятором. После того как врач уплатил за выпитый лимонад, репортер свел разговор на медицину и опросил, бывали ли в его практике какие - нибудь исключительные случаи.

- Как же, - сказал доктор. - Есть, правда, такие, о которых профессиональная этика не разрешает нам (говорить, но немало и других, не требующих соблюдения строгой тайны и вместе с тем не менее интересных. Совсем недавно у меня был один случай, который, безусловно, можно назвать исключительным, и я полагаю, что, не называя имен, мог бы рассказать его вам.

- Обязательно расскажите, - сказал репортер, - а тем временем выпьем еще бутылку лимонаду.

Молодой врач отнесся к этому предложению критически, но, пошарив в карманах и найдя еще двадцать пять центов, согласился.

- С неделю тому назад, - начал он, - я сидел у себя в кабинете в ожидании пациентов. Вдруг я услышал шаги и, подняв голову, увидел, <что в комнату входит прелестная молодая леди. Я сразу обратил внимание на ее походку, очень странную для столь обворожительного существа. Она пошатывалась из стороны в сторону, вихляла то вправо, то влево и лишь с большими усилиями добралась до кресла, которое я ей предложил... Черны ее были прекрасны, но в них сквозили грусть и уныние.

- Доктор, - произнесла она голосом мелодичным, но полным печали. - Я хочу получить от вас совет, но так как моя болезнь не совсем обычного свойства, мне придется просить вас набраться терпения и выслушать историю моей семьи, без сомнения, очень скучную.

- Сударыня, - сказал я. - Прошу вас, располагайте моим временем. Все, что вы пожелаете мне рассказать, если его связано с вашим заболеванием, только поможет мне правильно поставить диагноз.

Она поблагодарила меня улыбкой, которая на мгновение согнала грусть с ее лица.

- Мой отец, - начала сна, - принадлежал к роду Адамсов из восточного Тексаса. Вы, конечно, слыхали ото имя.

- Весьма возможно, - сказал я, - но в Тексасе так часто встречается фамилия Адамс, что...

- Это неважно, - продолжала она, остановив меня движением руки. - Пятьдесят лет тому назад между семейством моего деда и другим старинным тексасским родом, носящим фамилию Редмонд, вспыхнула лютая вражда. Целые темы понадобились бы, чтобы рассказать обо всех жестокостях, обо всей крови, пролитой представителями обеих фамилий. Повторились все ужасы старинных семейных распрей Кентукки и Западной Виргинии. Пули Адамсов настигали Редмондов на улице, в церкви, за обеденным столом; и подобным же образом Редмонды расправлялись с Адамсами. Трудно представить себе, до чего доходила их взаимная ненависть. Они убивали друг у друга домашний скот, отравляли воду в колодцах, и если где - нибудь Адамс встречался с Редмондом, живым уходил, только один. Детей в обеих семьях с колыбели учили ненавидеть друг друга, передавая вражду по наследству от отца к сыну и от матери к дочери. Тридцать лет свирепствовала эта распря, револьверные и ружейные пули косили противников одного за другим, и в конце концов настал день - это было двадцать лет тому назад, - когда в обеих враждующих фамилиях осталось лишь по одному представителю. То были Лемюэль Адамс и Луиза Редмонд. Они были молоды и красивы и при первой встрече позабыли семейные нелады и полюбили друг друга. Вскоре состоялась их свадьба, положившая конец великой распре между Адамсами и Редмондами. Но увы, сэр: наследственная ненависть и многолетняя вражда роковым образом сказались на невинной жертве.

От их брака родилась дочь. То была я, и кровь Адамсов и Редмондов не пожелала смешаться во мне. Ребенком 'я не отличалась от других детей и даже зачастую вызывала расположение окружающих.