А может, ее нет — этой самой золотой середины?
Больше того, не может быть.
Больше того, не должно быть.
Пока мы запугиваем друг друга крайностями и ужасными примерами, разговора не получится. Пока мы делим наше общество на поколения, определяя, кому что дозволено, кто на что имеет право, наше движение вперед так и будет спотыкаться из-за этой разделенности.
Всех нас — и молодых, и взрослых — искушает тяга к обобщениям, к вынесению приговоров, не подлежащих обжалованию. И уже не здравый смысл руководит нами, а накопившаяся критическая масса предубеждений. Мы, конечно, хотели бы, чтобы молодежь соответствовала требованиям времени, которое переживает наше общество, но не делаем ничего для этого. Или делаем ничтожно мало, с великим неумением. А молодые механически закрывают глаза на многие действительно серьезные сдвиги в жизни, которыми общество обязано прежде всего старшим поколениям. Согласитесь, когда люди могут видеть, но не видят, могут слышать, но не слышат, нормальным и здоровым такое положение не назовешь.
Читал в «Правде» беседы с высокопоставленными в прошлом взяточниками и казнокрадами из Узбекистана — ныне все арестованы, — и вдруг как обухом по голове ошарашило: каждый из них — все трое! — начинал свою деятельность в школе. Был учителем! Чему-то учил детей... Чему?
Чья это трагедия — входить в жизнь с таким учителем? Учеников? Родителей? Общества?.. В том-то и дело, что наша общая, — от этой беды себя не отъединишь.
Наверное, все люди старших поколений, ищущие контакта с молодежью, время от времени ощущают себя загнанными в отчаянный тупик: они вынуждены призывать к тому, чему сами в водовороте жизни следовать зачастую не в силах. Надо учить тому, на что у самого в силу тех или иных обстоятельств недостает мужества, самоотверженности, терпения. Молодые в таких случаях реагируют незамедлительно. Ловят на этом противоречии холодно и жестоко. Так ткнут носом, что приходится лишь в бессилии отступать, бурча про себя: «Ничего, поживете с мое, тогда и поймете, что к чему! А то умные очень!..»
Жалкое утешение? Вопль бессилия?
Но ведь и впрямь со временем понимают: жизнь далека от идеалов и вовсе не состоит сплошь из красивых поступков, обреченных на успех и признание. Жизнь — это борьба, в которой можно и проиграть, потерпеть жестокое поражение. Не успеваешь глазом моргнуть, как подопрут еще более молодые, и вот ты, еще вчера упрекавший мир взрослых в чем угодно, уже сам среди тех, кого считал во всем виноватым, на кого валил все претензии к жизни без разбора, в ком видел причины всех несовершенств.
Да, со временем все они понимают. Жизнь не остановишь, она идет вперед, мнет всех под себя. Только радоваться ли этому?
Нынешним летом, в пору выпускных экзаменов в школе, встретился со старым знакомым. Дочь его как раз заканчивала школу. Был он почему-то слишком уж грустен и задумчив.
— Я же всех одноклассников дочери с самого начала школы помню, — говорил он. — Они на моих глазах выросли. Мне все казалось, что они какие-то совсем другие люди, что жизнь их будет несравнимой с нашей — лучше, значительнее, умнее. А тут вдруг посмотрел на них и изумился — они такие же, как мы! То же самое, что были мы. Обычные люди. Кто-то смел, кто-то недалек, кто-то расчетлив, кто-то завистлив, кто-то слаб... Понимаешь, их уже не переменишь. За одним тянутся, другой ходит в изгоях и завидует. Один способен сказать правду, другой способен лишь промолчать. Один удачлив, другая никого вокруг, кроме себя, не видит. Обычные люди. Уже сейчас ясно почти на сто процентов, что из кого будет...
Как они не хотели быть похожими на нас! Прекрасно помню их высокомерные улыбки в наш адрес, снисходительные взгляды, и подумай — такие же...
— Так радоваться же надо, — как-то не очень впопад сказал я. — Люди как люди. Значит, сможем понять друг друга.
— Понять сможем, — вздохнул знакомый. — Да счастливее нас они не будут. Но понимают всё. Даже странно — объяснять ничего не надо, всё знают.
Еще несколько лет назад этот человек мучительно страдал от сознания невозможности объяснить собственному ребенку, почему наша жизнь делится на официальную и противоположную ей. Он не представлял себе, как скажет дочери, что ложь — необходимое условие нашей действительности и надо пытаться не воспринимать это трагически. Он не знал, как сказать про чудовищность культа личности, трагические беззакония, надругательство над человеческим достоинством и правом, как объяснить торжествовавшие во времена застоя двойную мораль и нравственную дикость, вопиющую бездуховность и расцвет мафиозных нравов... Как это можно было объяснить?!. И — самое жуткое — что этому можно было противопоставить?
Сейчас он мало вспоминает об этих недавних мучениях. Сейчас во взаимоотношениях с дочерью и ее сверстниками его волнуют иные проблемы. Но и сейчас, и тогда он желал им добра. Как умел, как умеет. И, совершенно очевидно, другого отношения к тем, кто идет тебе на смену, не должно быть. Другое — патология. Как хотелось бы, чтобы молодые видели и ценили это.
Да, многие взрослые не умеют говорить с ними, но их желание добра искренне. Нельзя не понимать этого. Слишком жестоко и несправедливо.
Трудные для сознания примеры, о которых шла речь в начале статьи, не должны отбить у старших поколений желания пробиться к молодым. Потому что у них нет другого выхода. Потому что у. нас есть только та молодежь, которая есть, и другой не будет. Разговоры, что все надежды должны связываться лишь с теми, кто сейчас еще совсем мал, кого не опалило мертвящее дыхание застоя, попросту нелепы. Разве можно вычеркнуть из жизни миллионы? В ответ-то вычеркнут нас.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.