Очередь молчалива, она перелистывает экспертный доклад, наугад выхватывая строки. Только изредка кто-то кивает соседу: «Скажу, извини, опоздали — Немцова встретили». Или: «Давай, Боря, давай побыстрее там!» Ходит вдоль очереди бомж, слюна скопилась в уголке рта — патрулирует окрестности, склонив голову. У основания хвоста — ажиотаж. Там голоса, там хихикают. Возникает симпатичный молодой фотограф, толстушка фотографирует кого-то рядом с Немцовым — вообще все фотографируют. Рядом со стопками зеленых обложек на бордюре сидит коротко стриженная женщина, курит, болтает ножками, не достающими до земли. Изредка внимательно выбирает прохожего из толпы и протягивает ему «Лужков. Итоги-2». Мне кажется, что это муза политического протеста.

Кто-то позади посмел жаловаться: «Очередь не двигается». Так она и не должна двигаться — Борис Немцов сам двигает землю под нашими ногами, изливает на хмурые головы свет. Раздавая автографы, спрашивает у каждого его имя, улыбается, светлоликий, как Богоматерь. Сколько тут ни бегает мальчиков, юношей и мужчин, кричащих «Вся правда о Лужкове!», все хороши собой. Стою чинно, радуюсь, забывая потихоньку, за чем стою.

Мне тоже дают автограф. Независимый эксперт Борис Немцов спрашивает:

— Как вас зовут?

— Неважно, — твержу я, потупив взор, — неважно. Напишите лучше на этом независимом экспертном докладе, что все в нем — правда, все тут правда. И подпишите.

— Хорошо.

На развороте брошюры появляется надпись «Тут правда!», затем — размашистая неразборчивая подпись. Я судорожно сминаю в руке листовку «Солидарности», которую раздавали в очереди. Я хочу, хочу получать информацию об акциях и помогать движению! Я хочу понять, что каждый час молчания и бездействия в унылых очередях отнимает у нас нашу страну. Научиться бы мне еще не называть всех подряд оппозиционеров леваками, и я пойду принесу всем пользу, и не одну.

Система Петровой

Итак, раздаю номинации.

Самая долгая очередь — на приватизацию. В нее уходят, как на войну, — в полночь, с фляжкой и запасным свитером, из нее прибывают на часовую побывку, взяв такси, чтобы быстро перекусить. Приходят после семи утра, записавшись в волшебную тетрадку, и сутками восстанавливают силы.

Самая страстная очередь — на маршрутку. Ты стоишь на чьих-то ногах, кто-то стоит на твоих ногах, нос — в чужой затылок, теснота и благодать.

Самая внезапная очередь — та, что образуется перед дверями вагона метро, пока прибывшие выходят.

Самая душная, сильная и алчная очередь — в магазине дешевого белья в день распродажи.

Самая пугливая — на получение загранпаспорта.

Самая предсказуемая — церковь, Пасха, освящение куличей. И даже тут кто-то лезет без очереди.

Самая громкая — пулеметная.

Самую грустную очередь я видела 31 марта. На выходе со станции метро «Лубянка» медленные и молчаливые люди стояли к цветочному киоску, покупали четное количество гвоздик.

Очередь, что больше всех меня вдохновила, — в военкомат: два десятка мужчин, по возрасту подлежащих призыву, нервничают, пытаются угадать, не заберут ли их немедленно. Даже парень со сломанной ногой грустно помахивает костылем. Молодая сильная очередь, у которой вот-вот отнимут год жизни, и старушка у дверей, внимательно наводящая порядок: «Куда это вы, мужчина? Забрать направление? Нет, это не очередь призывников, это очередь, чтобы войти!»

И, наконец, самая никчемная и бессмысленная очередь — та, в которой стоишь ты сам. Квазисоциум, порожденный дефицитом. Вечное противостояние Раздающего и Ожидающего, борьба за светлое место у прилавка. Кто рядом с тобой — соратник или враг, — неизвестно. Только два смутных пятна лиц: тех, что перед тобой, и тех, что позади.