Очерк З. Чагана рассказывает о людях коллективизирующейся деревни. Он относится ко времени, когда колхозное движение только стало развиваться. Не везде это происходило так, как советовала партия: местами подлинный порыв середняка к коллективным формам хозяйствования подменялся административным приказом. Не избегнул отдельных ошибок и район, описываемый 3. Чаганом. Но и здесь на ряду с ошибками были достигнуты подлинно героические успехи в деле переплавки мелкособственнической психологии крестьянской массы и создания нового человека, сознательно и активно борющегося под руководством партии на колхозной земле.

Задача сейчас заключается в том, чтобы, закрепляя достигнутые успехи и осуществляя намеченный ЦК ВКП(б) план коллективизации, быстрей добиться исправления перегибов.

Друже! Неудивительно, если это письмо дойдет до тебя лишь весной. Я пишу, когда земля ватой покрыта и ледяной ветер в поле срывает с плеч тяжелый тулуп. Мы на новой земле. Хоперский округ переходит в колхоз. Сначала о том, мимо чего пройдет лишь слепой, хочу показать тебе, жителю заброшенной окраины Севера, что делается в казачьих станицах. Да, казаки... Я наивно думал, что лампасы остались в наши дни на картинках. Первые лампасы, которые я увидел в Урюпинске, были пришиты к шароварам фельетониста местной газеты. Старики и мальчики до сих пор любят носить кумач на штанах. Мальчик в лампасах и в синеверхой фуражке выглядит на хуторской улице очень воинственно. Рядом с мальчонкой с красноармейской звездой на околыше поставь еще коня - дончака - получишь тип пионера на хуторе. Как любят здесь лошадь - нигде не слышал таких ласковых слов лошадям. Районные скачки - это общий бытовой праздник. Рассказывали про одного бедняка - казака, лошадь которого не могла быть в фаворе. Седобородый, он, чуть ли не лежа на гриве клячи, ежегодно прибывал к месту скачек. Мечта жизни у него не сбывалась, он не мог состязаться, он не мог надеяться на победу. Десятки километров на костлявой своей лошаденке он проделывал лишь затем, чтобы быть зрителем общего праздника. Скрипело сердце, горели сухие глаза старика. Так и не участвовать в состязании, где ветер раздувает ноздри коня?.. В дни коллективизации старое сердце не выдержало. Старик так хотел быть победителем, старик так хотел, чтоб и его конь хоть раз в жизни был назван первым. Жизнь проходила, победы не было. Нет, конь старика будет первым! И седой пустился на детскую хитрость. С очередных состязаний, где был как всегда страстным зрителем, он подъехал к водочной лавке. Он купил там четверть водки и по дороге домой показывал ее встречным людям. Потрясая четвертью, казак говорил, что получил ее как отличие за Пестромордого. Пестромордый хлопал ушами, люди открыто смеялись, а старик так часто повторял о «четвертной» награде, что чуть ли не сам в это поверил, ибо перестал замечать смех людей и тощий круп Пестромордого. Люди не имеют права быть слабыми. Старик хотел быть сильным хоть раз, хоть раз в жизни. Но детская хитрость его сильным не сделала. Председатель колхоза окрылил мечту казака. Разве старик ловко скачет? Если так, то почему у него нет надежды взять приз? Разве за годом нет нового года? С пестромордным конем мир кончается? Куда же денутся кони - дончаки, что в колхозе? Старина! Скачки будут еще, будет еще состязание. Ведь ты крепок в седле, говоришь... А у нас есть скакунки!

Ага! Так вот оно что? Скакуны, значит, для всех теперь скакуны, если... страшно подумать на старости... если свой Пестромордый тоже станет общим, колхозным? Не знаю, как спал ночью старик, не врывался ли в его мечту о ветровых скачках другой ветер, колхозный, ветер, убивающий пса старой жизни, - собственность, на скакунов и Пестромордых.

Что интересует нас с тобой в стариковском случае - это, конечно, умение председателя говорить о колхозе, царапать душу и открывать в ней колхозные точки. Точки эти покрыты столетним наслоением волчьей жизни, жизнь - скакун принадлежала горстке, у остальных была кляча... и даже не кляча. Не трудно понять, что председатель умен, мудр, как говорят крестьяне о башковитости. Сейчас перечитал верхнюю строчку и хотел зачеркнуть слово «душа», которой, нет. Дело не в этом, председатель коснулся сознания, показал казаку его же жизнь, мечту о скачках на дончаке. Случай представился незначительный, а для старика ворота в колхоз теперь высоки, широки. На этом месте хочется улыбаться, председатель мог бы поддеть старика и укором: «Эх, мол, старичина, на обман идешь, и борода не краснеет»...

Десятки проблем возникают ежедневно, десятки, помимо главной, производственной. На колхозных конференциях, съездах, совещаниях здесь летает круглое слово: «провернуть». Докладчики говорят: «Это надо нам провернуть». Там, где жизнь приносит новь и что - то неразрешенное и неожиданное, там услышишь: «Надо, товарищи, провернуть». Организовать людей для совместной работы в поле - это провертывается ежедневной практикой дня. Но проворачивать нужно очень многое, проворачивать нужно распыленную трудную жизнь десятков тысяч людей. Провернуть - значит расставить людей для совместной работы, изменить отношение к машине, к человеку, к соседу, к жене, рассказать крестьянину о сотне вещей, которых он раньше не знал, рассказать убедительно, так чтобы и рассказ он поверил. Провернуть древние навыки, провернуть сердце собственника, разрушить веру в несчастного бога, вырвать ребят из ужасающей грязи и дать толще населения уверенность, что оно проделает все при уничтожении межи, - уничтожь межу и объедини средства производства!

Тут жизнь провертывается до самых глубин, и кому, как не молодежи, провертывать?.. И вот я видел вагоны, ползущие из разных городов края... Вагоны, переполненные комсомольцами. В станицах видел одиночек и целые группы ребят, которые попали сюда из городов.

В колхозе «Ленинский Путь», управление которого в Двойновском хуторе, в избе - читальне собралась молодежь. Собственно, это не изба - читальня, не знаю, что это такое, вчера это был церковный амбарик, что ли, или сторожка - помещение рядом с церковью. В избе холодно, дым печурки режет глаза, стоят деревянные столы, стол покрыт кумачом, на полу буквари - только что присланы. Молодежь пришла слушать комсомольца из города. Такой - впервые на хуторе. Ну, что он скажет? Сколько стоит его курточка? И какая серьезная у него папка? Что он так смотрит внимательно? Смотрит в окно? Надо оглянуться. Нет, он изучает глазами широколицего Петра Колотухина. Молодежь шепчется. Куртка приезжего, испытавшая снег, дождь, ветер, особенно задевает внимание собравшихся, собрание волнуется ветерком перешептывания. Да... Этот сейчас нам что - нибудь скажет. Да, он сказал. Он начал провертывать. Он, знаете ли, совсем останется тут на работе. Как его слушали! Как бы слышно движение снега, падающего там, за окном. Нет, не слышно. Снег летит совершенно бесшумно. Если так, то слышна... вот эта самая, что ли, бесшумность, ведь такая тишина. А глаза? У слушающих не глаза, а сверкающие в неподвижности шарики. Приезжий организатор перечисляет не торопясь и как - то ласково, что будем делать в ближайшие дни. Конечно, слова знакомые: подготовиться, сев, пахота, весно - вспашка, зерноочистка, дисциплина, трактор, сбруя... Но слова у докладчика все же совсем другие. «Вот, понимаете, в станице огромный колхоз. Вы - молодежь из колхоза. Сегодня, завтра и послезавтра и дальше чадо колхоз укреплять, и вы все, сидящие здесь, - первые помощники, участники дела. Надо многое провернуть, чтобы весеннее солнце застало нас вооруженными. Я. ты, он, пятый... буквально все имеем одни интересы, а сейчас разобьемся на группы. Выделим людей на курсы рулевых, трактористов, подготовим бригадников, группы полеводов, пройдем агрокурсы. Товарищи, нам нужно много провернуть»...

Приезжий комсомолец не устает говорить. Да, оказывается у всех одни цели.

А еще вчера сидели парни в избе Тимофеева и разгадывали десятки хуторских прозвищ. Тут так: что ни станица, то прозвище, иногда обидное, едкое, а чаще по - детски смешное, наивное. Вчера ночью в избе Тимофеева молодое поколение Двойновского хутора перебрало все прозвища и смеялось до слез над кошатниками. Кошатники - так прозывают хутор, что чернеет за лесом. Кошатники, как они от стыда не удавятся. Ну, уморили мир, ну и отсунула штучку! В прошлом году или десять... пятьдесят лет назад хозяйка выбрала семя из тыквы, а тыкву приготовила задвинуть на противне в печь. Отвернулась хозяйка, а кошка влезла в отверстие тыквы - там кусок масла лежал, чтобы тыква промаслилась. Хозяйка поставила тыкву в печь вместе с кошкой. Сели обедать, разрезали тыкву, там кошка. Кошатники! Парни смеются, так, что стены дрожат. Кошатники! Это да, отмочили! Про кошку каждый слышал по десять раз, но рассказ всегда смешил всех до слез. И вчера. А сегодня? Докладчик не устает. Он видит, что внимание и напряжение скакнули до высших точек. Надо разрядить напряжение смехом, улыбкой, он говорит:

«Дел действительно много, и все, что я рассказал, весь наш план - выполним. Про мелочи не забывать, не упускать основное. А то, вот вспомнил, что слышал оратора, который говорил два часа о строительстве в городе, а когда кто - то спросил, сколько же места занимает завод, оратор ответил, что завод длиной будет в 2 километра и еще в ширину метра в три или даже в четыре. Конечно, мы с вами должны провернуть, но... по - настоящему!»

Стаяли морщинки на лбах, слушатели за - улыбались, напряжение ослабло. Комсомолец полностью владел умами. Мне пришлось присутствовать на десятках собраний в округе, слушать сотни ораторов, я видел, как городская молодежная сила проворачивает отсталую жизнь. Видел женорганизаторш, драмкружковцев, ликбезников, избачей, библиотекарей, учительниц, секретарей вновь рожденных в колхозах ячеек. Видел работу их, первое движение волны, видел руку, которая проворачивает сотни дел при помощи опыта города. Отряды комсомольцев - зачинатели новых путей на селе. Собрания - отправные станции для новых дел, но из десятков собраний я выбрал то, что было на Двойновском хуторе, и хочу рассказать о нем поподробнее, потому что это даст представление о том, как люди работают в округе. Неожиданные дела возникают, как круги, идут от центра - колхоза. Неожиданные загадки встают, как высокие камни, преграждающие движение вперед. На собрании предлагалось эти камни, прежде всего, хорошенько увидеть для того, чтобы ловчее, быстрее свалить их и пойти дальше, туда, куда надо.

У меня нет последовательности в этом письме, я выписываю дела, эпизоды не по порядку, от этого не теряется острота многих проблем и не стирается тяжесть работы. Организовать новый труд - самое важное. Нужны специалисты, полки учетчиков, счетоводов, бухгалтеров. В колхозе «Ленинский Путь» был бухгалтер из Борисоглебска.

Приступая к работе, он схватился за голову. Труд тысяч людей при поднятии зяби, сроки, часы работы, заработная плата людей, расходы правления, запись паев, оценка внесенного в колхоз имущества, контроль над работой своих мастерских: швейной, сапожной, столярной - все это нужно перевести в точные цифры и занести их в строгие графики, записать в книги. Бухгалтер застал ворох цифр, ворох клочков с непонятной цифирью, бригадники записывали свои цифры о полевом труде... на дощечках, не хватало бумаги. Бухгалтер стал работать, он собрал в помощь себе пять человек мало-мальски грамотных и начал их обучать делу счета.

На работника наседало правление, сотни справок требовало население, бухгалтер с помощниками работал до поздней ночи. В правлении он говорил: «Поймите, что бухгалтерия - это запись хозяйствования. А вы заставляете меня хозяйствовать. Помощники же - люди не книжные, бухгалтерских книг не видали, цифры путают. А вы хотите, чтобы голова у меня разлетелась».

Против этого старика начата была в станице кампания: «Он, мол, не работает, а деньги давай ему каждый месяц, да какие деньги - то!» В Дуплятке решили не отпускать специалистам продуктов. Специалисты ходят голодные. «Зато у них, мол, деньги есть.

А хлеб они не жали, не сеяли». Спецеедство всегда отвратительно. Оно - результат бескультурья и продукт жестокой тьмы и невежества; на селе же, в условиях колхоза, спецеедство просто варварство. Надо создавать тысячи рулевых трактористов, полеводов, птицеводов, помощников агрономов тут же в округе. И вот механики - слесари становятся инженерами, ибо нет преподавателей, нет специалистов, а каким образом увеличить эти кадры, если на хуторе им в хлебе отказывают? Такое отношение к специалистам - не правило. Комсомолец об этом говорил собранию. Но не надо злых исключений из правила. Спецеедство - камень - свалить немедленно. Дать простор умелым, честным рукам, которые знают, как и что делать! Уметь делать, суметь организовать действие тысяч людей - это и есть наша культура.

Крестьянка работает, как муравей по упорству, но не так, как муравей, она организована. Крестьянка в 25 лет - уже старуха от каторжной жизни, от каторжной, гнетущей к земле работищи. Некультурность делает подчас крестьянку главным врагом колхоза. На собрании молодежи узнал, как Феоктиста Грушина - жена Михаила Груши - наготовилась идти в колхоз. Когда семья уже порешила вступить на «общее жительство», как тут говорят, Феоктиста встала, пошла к лежанке, дождалась, пока все улягутся, а потом бухнулась перед иконой. Мерцала лампадка, рвались у женщины нити прошлой жизни, столетняя тьма давила голову, душили слезы:

- Как это, боже, как это получится, все кони будут общие, на общей пашне, как это будет, просветли, научи и помилуй.

Закопченная деревяшка в углу с ликом вседержителя хранила молчание. До рассвета на коленях стояла крестьянка, много плакала, а потом на коленях уснула. Бог ей не ответил, он немой, дерево - немо, ответить могут люди, комсомольцы и комсомолки. Но на хуторе не было вчера комсомольцев, ведь, тут в избе - читальне собрались как раз те, кого нужно организовать и подготовить для рядов комсомола.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.