Я воспитывался в детдоме. У меня не было длительных раздумий, куда поступить работать. После десятилетки пошел на Тракторный.

Каждое утро по хрусткому снежку опешил я на завод. Входил в цех, и меня обдавало жаром нагретых машин. Я с удовольствием вдыхал воздух, пахнувший эмульсией, маслом, горечью окалины.

Никогда раньше я не думал, что в механическом цехе может быть такое обилие и разнообразие красок. В дальнем пролете цеха то вспыхивал, то гас голубой свет, а с железных балок перекрытия сыпались тяжелые, медлительные в полете искры электросварки. Сверху, через окна, проникали холодновато - желтые лучи неяркого солнца. Ослепительно белые стальные стружки вились из - под резцов.

Сознание того, что я тоже строю тракторы, что имею самое близкое отношение к людям цеха, к их делам, наполняло мою душу гордостью и счастьем. От волнения даже глаза пощипывало.

Девушки в цехе поговаривали: «Он такой переживательный! Он поэт...»

Ума не приложу, как они узнали, что я пишу стихи. Ведь я читал их лишь одной Тамаре. Она работала заточницей в цехе режущих инструментов. Какая чудесная эта девушка! Не то чтобы красавица, лет, но глаза ее, темно - серые, с лукавинкой, не давали мне покоя. Собственно, не в глазах даже причина... Да разве расскажешь, почему нравится девушка?

Домой после вечерней смены мы уходили вместе.

Сразу за проходной высились голубые сугробы. Они мерцали под луною мириадами зеленоватых блесток.

Тамара бросала в меня снегом и убегала в темную запорошенную аллею, которая вела к общежитию. Я догонял ее, подхватывал на руки и нес к самому большому сугробу.

- Витька! Сумасшедший! - кричала она, вырываясь, и такая трогательная тревога появлялась на ее лице.

Я бросал ее в сугроб и смеялся, глядя, как она барахтается в снегу.

Но близкая в минуты веселья, Тамара все же умела держать меня на расстоянии. Я нередко чувствовал ее превосходство. Это и радовало меня и печалило.

Я читал Тамаре стихи, которые звучали как любовное признание.

Девушка не принимала их всерьез.

- Какие - то они у тебя, Витя, слишком уж вычурные, - говорила она. - Я, конечно, не знаток, но, по - моему, надо писать проще.

Прошел месяц, может быть, два, и постепенно мое приподнятое настроение исчезло. Уже не испытывал я такого волнения, когда входил в цех, не веселила сердце игра красок. Словом, наступили будни, проза жизни...

Может быть, случилось это потому, что с работой у меня не ладилось. Мне казалось, что в этом виноват станок - полуавтомат, на котором я делал черновую обточку оси трактора. Ось эта весила после закалки, в первозданном, так сказать, виде, восемьдесят два килограмма. В мои обязанности входило прикатить ее по рольгангу, взять подъемником, вставить в люнеты, закрепить и нажать кнопку. Дальше станок работал сам и, обточив деталь, автоматически отключался. Я тем временем мог бы сидеть на краешке станины и минуты три придумывать, скажем, рифмы или о чем - нибудь мечтать. Но такие минуты выдавались редко. Во - первых, огромная деталь, вращаясь в люнетах, своей тяжестью обычно ослабляла крепление и начинала «бить». Во - вторых, резцы нередко «горели», крошились, а иногда и ломались. Проклиная и крепление и ось, я то и дело бегал менять или затачивать резцы.

Норму я вытягивал с трудом. Бросил готовиться в институт. На беду, и отношения с Тамарой не ладились. Наверно, ей надоели мои жалобы на неудачи. Она выслушивала их снисходительно, иногда чему - то усмехалась. Это меня злило. «Не любит», - думал я с горечью и умолкал на целые недели. После работы мы уже не шли вместе домой. Приближалась пора экзаменов, и Тамара все вечера напролет просиживала в заводской библиотеке. А на заводе встречала меня уже без прежней улыбки.

Как - то в ответ на мои унылые сетования Тамара довольно холодно заметила:

- Надо, Витя, мозгами шевелить, а не все на станок сваливать. Посмотри вон, как другие ребята...

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.