Капитолию к демонстрациям не привыкать. Капитолию демонстрации не в диковинку. Знаменитый Вашингтонский холм, на котором высится белокаменное с колоннами здание конгресса Соединенных Штатов Америки, видел их на своем веку великое множество — официальные и стихийные, воинственные и мирные, верноподданнические и протестующие. Но демонстрации, подобной той, что проходила у его подножия 22 июня 1972 года, в истории Капитолия еще никогда не было.

С раннего утра — а утро в тот день выдалось ясное, солнечное — холм заполнили тысячи людей. Толпа, обтекавшая ровным прибоем лестничные веера конгресса, состояла исключительно из детей и женщин. Представительство мужского пола ограничивалось полицией и репортерами.

В пока еще нестройных рядах демонстрантов то там, то здесь мелькала стройная фигура молодой женщины с черными, как смоль, волосами, в серой куртке-«френчике» с огромным жетоном на груди.

— Сестра Джоан! Сестра Джоан! — неслось со всех концов.

Девушки обнимали ее, дети жались к ней. Она улыбалась им доброй, ободряющей улыбкой, обнажая белые зубы. Миндалевидные глаза женщины, обычно подернутые поволокой грусти, излучали задор и энергию.

— Как это прекрасно, что вы здесь, как это хорошо, что все мы вместе! — говорила она, пожимая руки, тянувшиеся к ней со всех сторон.

Солнце было уже в зените, когда женщина поднялась на лестницу, ведущую к восточному портику Капитолия, и, обращаясь к толпе, воскликнула:

— Пусть это будет нашим последним усилием пробиться к ним, быть услышанными ими! — Она указала рукой на здание конгресса, затем растопырила пальцы V-образным знаком победы и мира и запела песню битла Джона Леннона «Дайте миру шанс», песню, ставшую гимном американского антивоенного движения.

Толпа подхватила песню. Чеканя ритм, дети и женщины брались за руки и раздвигались все шире и шире. Вскоре Капитолий оказался замкнутым живой цепью. «Дайте миру шанс! Дайте миру шанс!» — пел гигантский хоровод, медленно обращаясь вокруг резиденции высшего законодательного органа страны.

Женщину, руководившую этим единственным в своем роде хороводом, звали Джоан Баез, а демонстрация носила кодовое наименование — «Кольцо вокруг Капитолия». Ее целью было повлиять на членов конгресса, потребовать от них не голосовать за очередные кредиты, очередные миллиарды долларов на грязную войну во Вьетнаме.

Спустя некоторое время хоровод перестроился в цепь и двинулся к главному подъезду Капитолия. Впереди шла Джоан. Правой рукой она обнимала за плечи плачущую девушку — Шейлу Кронии, брат которой пропал во вьетнамских джунглях, а за левую держался девятилетний мальчуган — Маркус Раскин, самый юный активист антивоенного движения.

Полицейские преградили им путь. Произошло замешательство. Двухметровые «копы» (жаргонный синоним полицейского), столкнувшись с детьми и женщинами, явно растерялись. Дубасить их дубинками, травить газами под прямой наводкой телевизионных камер? «Копы» при всей своей тупой полицейской слоновости понимали, что это невозможно. Но и пускать демонстрантов в конгресс они не решались. Приказа не было.

— Мы пришли с мирными целями, пришли потолковать со своими избранниками. Это — наше право и их обязанность, — говорила Джоан, гипнотизируя начальника охраны своими миндалевидными глазами, в которых уже начинали мелькать искорки гнева.

— Не могу, мэм, не велено, — бубнил механически «коп». В его бесцветных глазах тоже начали мелькать искорки. Злобы. Дети и женщины продолжали напирать. Полицейские изготовились. Буквально каждую секунду могло вспыхнуть отвратительное побоище. Но вдруг из глубины коридора появился запыхавшийся пожилой джентльмен. Это был Хью Скотт. сенатор от штата Пенсильвания, лидер республиканского меньшинства. Минуты две-три он о чем-то шептался с мрачным «копом», а затем, обращаясь к демонстрантам, сказал:

— Произошло недоразумение. Добро пожаловать.

Полицейский кордон нехотя расступился, и людская волна разлилась по бесчисленным лабиринтам Капитолия. А в самом центре водоворота по-прежнему мелькала стройная фигура молодой женщины с черными, как смоль, волосами, в серой куртке-«френчике» с огромным жетоном на груди, в овале которого расправил крылья голубь мира...

Кто такая Джоан Баез, выковавшая «Кольцо вокруг Капитолия»? Ответы на этот вопрос можно услышать самые разнообразные и, как правило, противоречивые. Одни называют ее Жанной д'Арк антивоенного движения с гитарой вместо меча, другие — «коммунистической Мата Хари» (известная шпионка); для одних она подлинная американская патриотка, для других — «вьетнамская подсадная утка»; одни видят в ней выдающуюся народную певицу, другие — уличную «мексиканскую пищалку»; одни поднимают ее имя, как знамя, другие вносят его в проскрипционные списки. Недаром досье ФБР на Джоан толще сборников ее песен. «Она поляризует людей», — говорят о Баез в Америке. И это последнее — сущая правда. В стране, иссеченной пропастью между поколениями, между «ястребами» и «голубями», между «стопроцентными американцами» и «подрывными элементами», между «белой элитой» и «цветными отбросами», к таким людям, как Джоан, не подходят с единой меркой. Ее или любят, или ненавидят. Равнодушных здесь нет.

Джоан родилась 9 января 1941 года на Стейтен-айленде. Отец ее, американец мексиканского происхождения, был профессором физики по специальности и пацифистом по мировоззрению. Подобная комбинация, случается, чревата самыми большими неприятностями. Профессор Баез наотрез отказывался работать в университетах и институтах, получавших финансовые подачки от военно-промышленного комплекса. Л ведь таковых в Штатах большинство! Вот и приходилось физику-пацифисту то и дело скитаться от океана до океана в поисках храма чистой науки. Он так и не нашел этот заветный храм и вынужден был покинуть пределы Соединенных Штатов, эмигрировать во Францию и поступить на работу по осуществлению гуманитарных программ в рамках ЮНЕСКО.

— Поскольку у отца были убеждения, у нас не было хлеба, — вспоминает Джоан. — С раннего детства он воспитывал во мне ненависть к войне, к убийству, насилию. Он сажал меня к себе на колени и спрашивал: «Джоан, допустим, что где-то на нашей планете умирает человек и ты знаешь об этом. Согласилась ли бы ты принять деньги в качестве платы за его смерть?» Однажды я ответила, что да, согласилась бы, поскольку мертвому это было бы все равно. Отец страшно рассердился. С ним буквально случилась истерика. А я разрыдалась в три ручья.

Мать Джоан — тоже удивительный человек, кристально чистый и честный, «пацифист от сердца», как она сама себя иногда называет. Госпожа Баез, весьма далекая от политики, безоговорочно присоединилась к антивоенной деятельности Джоан, потрясенная судьбой вьетнамских детей, погибавших в пламени напалма.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.