Граната

Бой начался сразу во многих местах. Артиллерия наша гремела, по меньшей мере, на участке в двадцать километров. Шел дождь, густой, надоедливый дождь, начавшийся еще ночью, и теперь, на рассвете, все вокруг размокло. Удивительно, до чего некстати был этот дождь! Я стоял под деревом возле вырытой накануне землянки и старался разглядеть сквозь серую сетку ливня, что происходит там, за огневыми позициями наших артиллеристов. Передние цепи бойцов подразделения, которым командует лейтенант Иванов, поползли к окраине деревни Б. Они скрылись во ржи, их уже не видно отсюда, с наблюдательного пункта, из маленького рва, прикрытого сверху двумя толстенными сосновыми бревнами. Но если прильнуть глазом к стереотрубе, то можно разглядеть, как-то тут, то там из темной, ржаной лощинки выползают и, согнувшись, перебегают с места на место фигуры бойцов. Немцы видят их. Огонь минометов сосредоточен на этом клочке земли, черные дымы вырываются все чаще и чаше изо ржи. Слева, там, где кончается рожь, и зеленая полянка отделяет наших бойцов от деревни, движется со своим отделением сержант Коньков. Я знаю, что ему надо прорваться в деревню с восточной ее окраины и преодолеть на пути несколько рядов проволоки, завал из хвороста и два, давно уже обнаруженных разведчиками дзота. Удастся ли ему прорваться к деревне? Я забываю обо всем на свете, кроме вот этой горсточки бойцов, вынырнувших изо ржи и сейчас подползающих под дождем, по мокрой траве к восточной окраине деревни. Оттуда доносится прерывистое, злое щелканье пулемета. Потом один за другим три разрыва гранат. На минуту все там стихает. Еще один гулкий взрыв, короткая очередь из автомата... - Немецкий... - машинально фиксирует кто-то возле меня. - И граната немецкая... Проклятый дождь! Нельзя ничего разглядеть. Уже растаяли в серой дымке ливня фигуры бойцов. Живы ли они? Ворвались ли в деревню? Почему не слышно оттуда, «слева, выстрелов? Может быть, все отделение погибло, погиб и сержант Коньков, веселый широколицый мой земляк, бесстрашный разведчик, повторявший часто: «Смелого пуля не берет, смелый пулю обманет!» Обманул ли он и в этот дождливый утренний час боя немецкую пулю? Или она отыскала его и уложила на сырую землю? Нет, они не погибли, они прорвались в деревню. Связисты отыскали прорыв, восстановили связь с ротой. Мы узнаем, что отделение уже ведет бой возле колхозной мельницы, что соседние два взвода вышибли немцев с севера и продвигаются с боем вперед. Почему же там, слева, звучали только разрывы немецких гранат, и стучал немецкий автомат? Что происходило там, возле зеленого бугра замаскированного дзота? Коньков подполз с бойцами своего отделения к первой траншее немцев. Ему удалось прорваться к самому дзоту, и здесь, в траншее, вырытой в полный рост, он очутился один на один с целой группой немцев, выскочивших из дзота и ринувшихся по ходам сообщения назад. Коньков, упал в жидкую, глинистую грязь и открыл огонь; по убегавшим. Те тоже рухнули на землю и открыли беспорядочную стрельбу. У Конькова было то преимущество, что он, оказавшись за выступом траншеи, находился как раз на пути отступления немцев. Выскочить из траншеи они не могли: их скосила бы первая же пулеметная очередь. Бежать вперед - еще хуже: оттуда уже подступало соседнее отделение. А сержант, лежа за земляным выступом траншеи, там, где она круто сворачивала к деревне, бил из своей самозарядной винтовки вдоль траншеи, создав нечто вроде заградительного огня для немцев. Он пожалел, что прежде времени израсходовал три гранаты. Вот бы когда они пригодились! Швырнуть бы хоть одну туда, в узкую щель траншеи, - все до одного остались бы, голубчики, здесь! И тут произошло следующее. Над траншеей взлетала брошенная немцем граната. Она описала в воздухе кривую и длинной своей деревянной рукояткой уткнулась в грязь у самой головы сержанта. Одно мгновенье она торчала так возле него. Но прежде чем разорваться, она успела описать над траншеей еще одну кривую - на этот паз в обратном направлении: Коньков швырнул ее, приподнявшись на колено, и в тот же миг прижался к земле. Граната разорвалась с оглушительным треском, над щелью траншей взлетели комья земли, рука и каска. Стрельба прекратилась. До слуха Конькова донеслись стоны раненых немцев. Трое были убиты наповал, двое корчились в грязи. Гарнизон дзота погиб от собственной гранаты. Это ее разрыв слышен был на наблюдательном пункте. 2. Не уйдем! Лейтенант Салютин отправился с пятью бойцами в разведку. Бой шел в нескольких километрах от Зубцова. Немцы судорожно цеплялись за каждую деревню, прикрывая отход основных частей своих за Волгу. Я видел их окопы возле деревни Алексина. Труп немецкого пулеметчика лежал на ситцевой крестьянской подушке. В блиндаже остались связанные проволокой одеяла, уворованные в сожженных домах. Они не хотели расставаться с награбленным добром. Они не отходили - их вышибали огнем, штыком, прикладом. Лейтенант Салютин пошел в разведку, для того чтобы определить, много ли немцев застряло в селе Богуславе, как они там укрепились. Лейтенант, как и все бойцы, хотел лишь одного, одним была охвачена его душа: не выпустить отсюда немцев, не дать им времени для того, чтобы угнать с собой население, измученное голодом и шестнадцатичасовым рабским трудом на строительстве дорог. Лейтенант Салютин проник к деревне в сумерки. У крайней хаты его окликнул немецкий часовой. Лейтенант ответил выстрелом. Поднялась дикая стрельба. Из землянок и немногих уцелевших домов выбегали немецкие солдаты. Они стреляли недолго. По-видимому, в деревне осталось совсем немного немцев. Ночью под прикрытием своей артиллерии они должны были отойти к Волге вслед за частями, которые заняли новые рубежи в пяти километрах от деревни. Когда совсем стемнело и в черном, затянутом облаками небе вспыхнули мертвенно бледные созвездия ракет, лейтенант Салютин и пятеро его бойцов полностью овладели деревней. На улицах среди дымящихся ее развалин, возле бревенчатых накатов блиндажей валялось полтора десятка трупов немецких солдат. Лейтенант остался здесь до рассвета. Он не считал свою задачу выполненной до конца. Надо было разведать противника за селением, посмотреть, что он приготовил для обороны к северо-западу отсюда. А на рассвете боец Селиверстов, стоявший в карауле на северо-западной окраине, возле чудом уцелевшей березки, подбежал к лейтенанту: «Идут сюда...» «Сколько?» - спросил лейтенант и. не ожидая ответа, пополз к березке. Отсюда видно было, как по проселку движутся к деревне до двух рот немцев. «Будем держаться?» - спросил у бойцов лейтенант. «Не уйдем!» - ответили они. И они не ушли из деревни. Это было на рассвете. В полдень лейтенант с пятью бойцами находились еще в деревне. Они отбили три атаки немцев. Они окопались, использовав для обороны немецкие блиндажи, и держались. У них было достаточно патронов и гранат. Немцы не могли определить, сколько здесь русских. Когда передние цепи немцев под прикрытием пулеметов подползали на полтораста - сто метров к окопам наших бойцов, лейтенант командовал: «Первый взвод, огонь», и трое бойцов били залпом из автоматов, перебегая с места на место. Потом и сам лейтенант отбегал и с другой стороны с двумя бойцами открывал огонь, заставляя немцев залечь и отползать назад. Надо было обладать громадной выдержкой, надо было люто ненавидеть врага, чтобы так вот защищать только что отвоеванный кусок земли и эти вот жалкие развалины на том месте, где стояли деревенские дома. Второй и третий раз пытались немцы выбить наших воинов из деревни, вернуться сюда, чтобы задержать здесь наши наступающие части. Но и второй и третий раз, атакующие цепи немцев рассыпались на подступах к деревне, и лейтенант Салютин время от времени брался за бинокль и подсчитывал потери противника. К полудню он насчитал шестьдесят пять трупов. В его гарнизоне было двое раненых. И когда установлена была связь с командным пунктом батальона, лейтенант охрипшим голосом доложил; «Держусь в деревне. Отбито три атаки. Как прикажете действовать дальше?» Он ни слова не сказал о том, что ему очень трудно, что бой ведет он из последних сил. Он не просил прислать подкрепления. Но из батальона опросили: «Сможете продержаться до подхода подкрепления?» И лейтенант коротко ответил: «Да». Он продержался еще несколько часов до прихода подкрепления. Немцев не пустили вторично в эту деревню. Их погнали дальше, к Волге. Бойцы гнали их к Ржеву. И каждый день на штабной карте добавлялись новые и новые рубежи, отвоеванные у немцев. 3. Десять метров Штаб полка только что расположился в лесу, вблизи Волги. Бой отодвинулся от леса на два километра. Первый батальон прошел с боем, к самому берегу реки, второй батальон зашел с северо-востока, во фланг обороняющимся здесь остаткам 53-го полка 14-й немецкой мотодивизии. Командир и комиссар полка находятся на наблюдательном пункте, в километре отсюда. Начальник штаба капитан Порокин лежит возле шалаша из березовых ветвей и дописывает боевое донесение о сражении, которое закончилось полтора часа тому назад на подступах к деревне К. Я подсаживаюсь к нему на плащ-палатку, разостланную на земле, и заглядываю через плечо. Капитан Порохин дошел как раз до эпизода, связанного с именем красноармейца Лобанова. Начальник штаба медленно выводит каждое слово. Он не торопится описать славный поступок красноармейца Лобанова, он подбирает выражения, наиболее подходящие для данного случая. Возле шалаша стоят две верховые лошади; они мирно жуют сено, не обращая внимания на вой «юнкерсов», вот уже два часа безрезультатно бомбящих нашу переправу. Разрывы бомб сотрясают землю. Время от времени капитан Порохин. приподнявшись на локтях, оглядывает лесной лагерь, и тогда я вижу утомленное лицо человека, не спавшего двое суток. Глаза его воспалены; на щеках просилась рыжеватая щетина; пыль, смешавшись с потом, покрыла серым налетом его лицо. «Красноармеец Лобанов, - пишет начштаба, - послан был на рассвете разведать огневые точки противника. Подобравшись незаметно к переднему краю немецкой обороны, Лобанов выполнил задачу, но был обнаружен противником и вступил с ним в бой...» Я знаю, что произошло в тот момент, когда красноармеец Лобанов, обнаруженный немцами, решил вступить в неравный бой, и. глядя на листок бумаги, на КОТОРОМ сейчас воспроизводится этот лесной бой, жалею, что начштаба опускает многие детали этого события, считая нужным сказать только о главном. К сожалению, донесения обычно, не включают в себя многое из того, что происходит в пылу сражения: некогда... Начальник штаба перешел уже к описанию боя за переправу, а я возвращаюсь мысленно в болотистый лес возле деревни К. и вижу фигуру Лобанова, его пропотевшую, выцветшую на солнце гимнастерку, мелькнувшую среди берез. Лобанов пополз к завалу из бревен, в «ничейное» пространство между нашими окопами и блиндажами переднего края немцев. Он исчез в кустарнике. Несколько минут оттуда не доносилось ни шороха. Потом раздался выстрел, гулкий винтовочный выстрел. Еще один. Короткая очередь автомата полоснула по лесу. И еще одиночный выстрел. Что там произошло, в пятидесяти метрах от наших окопов? Ждать пришлось недолго. Стихла стрельба, и от завала раздался голос Лобанова: «Сюда, ко мне!» Взвод выскочил из окопов и побежал к завалу. Лобанов лежал за деревом, и впереди него, в десяти метрах, возле блиндажа, валялись три мертвых немца. Лобанов был невредим. Он подполз к немецкому блиндажу, выяснил, что в этом месте линия обороны немцев жидковатая, что именно здесь можно без особого труда прорвать ее одним натиском, и решил, было уже отползти назад, когда его заметили из блиндажа. От первой очереди из автомата он успел спрятаться за деревом, а затем двое немецких солдат, решив, что с разведчиком покончено, выскочили из блиндажа и подбежали к нему. Он уложил их, подпустив на десять метров. Третий немец высунулся из окопа, закричал; «Русс! Бросай винтовка!» - и упал, пораженный Лобановым прямо в лоб. Так Лобанов принял неравный бой и не отступил, сражаясь мужественно против немцев. Из соседнего блиндажа открыли по Лобанову пулеметный огонь. Он несколько раз выстрелил, целясь в амбразуру, - и пулемет захлебнулся, смолк. Вот тогда красноармеец Лобанов и крикнул своим: «Ко мне!», - решив, что наступил самый удачный момент для атаки. Вместе со своим взводом он ворвался в немецкие окопы. Он вел бой сперва в десяти метрах один против троих, а теперь, когда побежали бойцы его взвода, он уже вступил в рукопашную схватку с врагом. Взвод выбил немцев из трех блиндажей переднего края и закрепился здесь до вечера. Начальник штаба дописал боевое донесение и взглянул на часы. Было ровно три. Через час полк должен был форсировать реку. Капитан вынул из сумки бритвенный прибор, крошечное зеркальце и, примостившись возле шалаша, приступил к самому, пожалуй, приятному в походной жизни занятию. Почему летчик заметил лодку? Пароход «Глотес» шел в открытом море. По обоим бортам парохода стояли дозорные наблюдатели. Круглые сутки они всматривались в морскую глубину. Но ничего подозрительного не замечали. Между тем рядом с пароходом шла на небольшой глубине вражеская подводная лодка. Об этом по радио сообщил летчик с самолета, пролетевшего над пароходом. Летчик, который на десятки метров был дальше от подводной лодки, заметил ее, а дозорные с парохода ничего не увидели. Что же, они плохо несли свою вахту? Нет! Чем же можно объяснить это явление?

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.