Мы шли вверх днём и ночью. Лоцман отказался нам помогать. Он привык к вехам и огням и боялся взять на себя ответственность за ночной поход кораблей. На носу несли круглосуточную вахту краснофлотцы с шестами. То и дело они брали глубину и докладывали на мостик. В Харбин мониторы прибыли поздно вечером и осторожно прошли под мостами к центру города. До конца суток оставалось несколько минут, когда со штабного корабля, стоявшего у набережной Харбина, замигал прожектор и все мы хором прочитали поздравление командующего. Путь от Саньсина до Харбина мониторы проделали быстрее, чем передовой отряд бронекатеров, двигавшийся только днём.
Когда монитор бросил якорь, Никитенко прошёл в каюту, вынул из письменного стола толстую папку с записями и удовлетворённо сказал:
- Пришли быстрее, чем катера, хотя их ход - не чета нашему. Так и запишем!...
Среди страниц раскрытого журнала мелькнула фотография. Я полюбопытствовал:
- Покажите, Алексей Диомидович.
- Ах, это! - Никитенко протянул мне фотографию, страницу из журнала «Архитектура СССР». - Воспоминание далёкой юности...
На снимке было изображение скульптурной фигуры моряка, опоясанного пулемётными лентами. Это была широко известная москвичам статуя, установленная на станции метрополитена «Площадь Революции». Лицо, изображённое скульптором, поразительно походило на лицо Никитенко.
- Да ведь это вы!
- И я и не я, - рассмеялся Никитенко, - а разве похож?
- Ещё бы! Теперь понимаю, почему ваше лицо мне так знакомо: мы с вами встречались, капитан-лейтенант, тысячи раз, иногда по два и по три раза в день!
В Москве я живу рядом с площадью Революции. Но что общего между вами и этим героем гражданской войны? Вы же так молоды!
- А в герои гражданской войны я попал так: лет десять назад в Военно-морское училище имени Фрунзе обратился скульптор Манизер с просьбой подобрать ему натурщика для работы над фигурой матроса гражданской войны по заказу московского метрополитена. Начальник посоветовал ему провести день в вестибюле училища и самому выбрать подходящего курсанта. Он меня и выбрал. Я и знать не знал. Вызвали и приказали: отправиться в Академию художеств в распоряжение товарища Манизера.
- И надолго?
- На полгода. Каждый день часа по четыре, опоясанный пулемётными лентами, с наганом в руке стоял так, как на этой картинке. Жаль, что не видел скульптуру в метрополитене! Кончил училище и так и не был в Москве.
- Вот вам и оригинальная тема: курсант-натурщик становится командиром корабля! - пошутил я. - Но кто знает, может быть, вам снова придётся стать натурщиком, Алексей Диомидович? А вдруг тот же Манизер или другой художник вздумают лепить вас, как подлинного героя современности?
- Спасибо на добром слове. Может быть, стану и героем, когда дослужусь до адмиральского чина.
На другое утро мы расстались. Из Харбина я улетел на Тихий океан, в Корею, в Порт-Артур, во Владивосток. Месяца через три мне довелось снова встретить Алексея Диомидовича Никитенко, на этот раз в Хабаровске. Он сумел провести свой корабль вниз по Сунгари так же искусно, как и вверх на Харбин. На кителе выросла новая планка орденов. Козырёк фуражки сверкал дубовыми листьями, и на рукавах вместо выцветших ленточек капитан-лейтенанта блестело золото нашивок капитана 3-го ранга.
- С двумя просветами вас, и с новыми орденами! - поздравил я Алексея Диомидовича. - Я вижу, вы уже на пути к адмиральским лаврам?
- Стремлюсь жить по-суворовски: вперёд и вперёд. Да и вам надо угодить: всё же адмирал - бывший натурщик - оригинальнее по теме, чем бывший натурщик - командир речного корабля?..
- В таком случае, желаю вам поскорее стать адмиралом...
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.