Дальше те же дороги, речушки и деревни, деревни без конца. Перелески, леса и овраги. Часам к четырем дня мы въехали в Чебоксары, где стоял громкий звон субботних колоколов.
Здесь 17 церквей и несколько монастырей. Когда - то на 17 храмов божьих приходилось три тысячи жителей. Православие работало, подчиняя «русской вере» языческий народ. Цари православные посылали к чувашам палачей и попов. Деятельность тех и других была однородной - подчинить чувашский народ «Великой Руси».
Палачи и попы свою историческую роль выполнили до конца, - больше уже не бунтовал чуваш, молился русскому богу, поминал «благоверного царя» - бога земного - на молитвах, был покорной овцой... Чего нужно еще?
И этот город Чебоксары и все деревни чувашей глядели на нас прошлыми веками. Двадцатый век с его техникой и культурой совсем не коснулся этих краев. А когда - то чуваши обгоняли культурные центры царства Московского в развитии своих искусств и промышленности.
Теперь нужно наверстать утраченное веками, прежде всего как - то разрешить земельную проблему, начинать культурное строительство, пробудить и развить самостоятельную национальную жизнедеятельность народа.
Задавленный экономически, этот некогда славный народ позабыл свою историю. У него выскользнула из - под ног историческая база, на которую опирается национальное самосознание. В быту это означает, что чуваш с завистью смотрел на русского, а русский его называл:
- Ты лошадь.
И чуваш думал: «Что - ж, наверно так».
И вдруг теперь над чувашской нацией взошло ее солнце... Чуваш ежится. Ему это непривычно, радостно и боязно. Он - гражданин. У него республика. У него свой председатель Центрального Исполнительного Комитета - чуваш.
Над нацией взошло солнце, и народ увидел, какой он бедный, темный, отсталый народ! Лихорадочно заработала национальная мысль. Поднялись культурные силы. Из деревни стали выходить первые чувашские поэты с нежными песнями на родном языке. Я попадаю на какую - то конференцию писателей. Вчера не было чувашской книги. Сегодня - кадр писателей, которые намечают пути своей чувашской литературы.
Мне крестьянин старик, в лаптях и зипуне читает свои стихи. Красиво звенят звуки чужого языка.
- Я о птицах пою в этой песне, - говорит он, - птицы счастливее людей... Люди могут стать счастливее птиц. Я об этом пою. Ты меня понимаешь?
Да, я его понимаю. Но и другое я понимаю, долго наблюдая за ним: старику 57 лет. На 58 - м году своей жизни он запел, постиг чудесную красоту ритма, узнал, что чувашский язык может соткать звучные песни. Он читает в деревне свои стихи крестьянам, и они плачут и смеются. И удивляются - их ли это язык? Старик - поэт, запевший так поздно, - это живой символ пробуждающихся творческих сил нации.
Меня ведут в музей. Впервые чуваши собирают свою старину. Славная старина. Изумляют вышивки. Сколько поэзии и художественного вымысла в этих старых экспонатах.
- Жаль, - говорят, - рецепты красок утеряны. Нитки красил народ своим способом. Вот рисунок. Ему лет триста, а краска, видите, совсем не выцвела.
Огромный деревянный плуг, который возили шесть лошадей, показывает давно ушедшее в историю богатство этого народа. Искусство резьбы чувашских мастеров - резчиков по дереву. Богатый вымысел они вкладывали в свои работы. Чем позднее происхождение экспонатов, тем беднее они. Этот музей наглядно рисует историю чувашского народа, с каждым десятилетием сходившего к оскудению и убожеству.
Но теперь взошло солнце... мрачное прошлое ушло, как сырой туман в поле... В театре одна за другой происходят конференции. Говорят много и жарко и это не плохо.
Учитель, чуваш из деревни, напомнил мне, улыбаясь:
- Триста лет молчали...
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.