Из перуанского дневника
Человек стоит на латиноамериканском берегу Тихого океана. Здесь Запад. До того западный, что дальше уже начинается Восток.
О стране, которую мы привыкли называть не совсем правильно (надо: Перу, с ударением на втором слоге), в последнее время написано немало: и потому, что Перу являет собой пример огромных социальных сдвигов, характерных для всего латиноамериканского континента, и потому, в частности, что летом 1970 года земля эта была потрясена в самом буквальном и страшном смысле слова. Трагедия перуанцев коснулась и нас, когда где-то над Атлантикой погиб один из трех «Антеев», посланных Советским Союзом для помощи Перу...
С одной стороны океан, с другой — пустыня подступают к перуанской столице Лиме. Горы были видны из окон нашего отеля. Невысокие, совершенно голые, хмурые, они поднимались над окраинами плоскокрышего города. А он, кипучий, полный никогда не затихающей жизни, продолжал наступление на пустыню, и авангарды его домов уже взбирались по сухим желтым склонам, оживляя их белизной стен и еще чахлой зеленью первых посадок.
Через несколько дней после приезда наш друг, известный перуанский историк Густаво Валькарсель сообщил, что советскую делегацию приглашают в город Ику, километров за четыреста к югу от Лимы, чтобы выступить перед студентами местного университета. Был каникулярный месяц в перуанских университетах, и только в Ике лекции продолжались, потому что незадолго до того там были бурные студенческие волнения, и, чтобы наверстать упущенное, ректорат решил продлить занятия.
Мы выехали рано утром двумя машинами. Солнце только-только повисло над гребнями гор и пустынным шоссе. Горы были такими же голыми, как в окрестностях Лимы, но прежнее ощущение унылого однообразия исчезло, дикая и суровая красота перуанского побережья окружала нас: редкие и колючие кусты кактусов, купы высоких пальм и, когда дорога подходила к песчаному берегу, растянутые на кольях сети рыбаков, глинобитные мазанки с плоскими крышами. Иногда среди гор открывались долины с маленькими речками или искусственными каналами, доставшимися земледельцу от давних инкских времен.
В Ике, большом провинциальном городе, на центральной площади, затененной платанами, нас встретили ректор и несколько профессоров университета. Ветви деревьев, переплетаясь, образовали сплошной зеленый шатер, под которым журчал фонтан, и после прокаленной безжалостным солнцем пустыни так хотелось посидеть на этой прохладной площади... Но времени не было. Ждали студенты.
Едва мы пересекли площадь и свернули за угол, как увидели толпу молодежи, перегородившую узкую улочку. Аплодисменты, в живой стене открывается проход, вслед за ректором мы входим в здание и тут же через другие двери попадаем на университетский двор.
Странное зрелище перед нами. Стены сплошь исписаны, измалеваны, исцарапаны лозунгами, призывами, какими-то сочетаниями букв — сокращенными названиями партий и групп. В общем, за время поездок по Латинской Америке я уже привык к тому, что стены здесь — тоже арена политической борьбы. В Чили или Уругвае, в Перу или Колумбии — уже по дороге из аэропорта в отель видишь эту настенную схватку. Известно, что латиноамериканцы достигли высокого уровня в монументальном жанре «мурализма» — настенной живописи. Но и политическая публицистика, записанная прямо на домах, играет, право, не меньшую роль. Применяя выражение Маяковского, улица совсем не «безъязыкая» — она все время молча кричит, разговаривает, спорит. Эти надписи не только отражают яростное соперничество партий, фракций и группировок в самой стране, но и порой отзываются на важные международные события. Надписи лаконичны, громогласны, прямолинейны.
Но такого буйства настенных лозунгов, как в Ике, я не видел нигде. Тут было и «Да здравствует революция!», и «Долой апристов!» (АПРА — влиятельная буржуазная партия), и инициалы Перуанской коммунистической партии — ПКП, и множество иных сокращений, непонятных нам. Большими буквами на штукатурке было выцарапано слово «МИР» (через «и» с точкой). Впрочем, выяснилось, что это тоже сокращение — от Мовименто Искиердо Революсьонарио (левое революционное движение).
Не только стены хранили следы недавних громких событий. Добрая половина окон была выбита. Казалось, университет выдержал длительную осаду. По существу, так оно и было. Страсти разгорелись вокруг личности бывшего ректора. Сторонник буржуазной партии АПРА, богатый горожанин Ики, человек реакционных взглядов, он восстановил против себя студентов, и они потребовали заменить его более прогрессивным руководителем. Городские власти пытались подавить студенческий бунт с помощью полиции. Тогда студенты забаррикадировались в университете. Город был взбудоражен, атмосфера накалялась. Опасаясь, что выступят и рабочие, правители города пошли на попятный: прежнего ректора заменили другим, популярным среди молодежи человеком. Занятия в университете возобновились.
Окруженные ватагой студентов, на ходу раздавая автографы, мы поднялись в актовый зал и на невысоком помосте для президиума уселись в старинные кресла, в каждом из которых вполне уместились бы двое. Мест в зале явно не хватало, и многие студенты стояли вдоль стен и у дверей.
Началось с того, что все встали и запели национальный гимн Перу. Так начинаются здесь торжественные собрания — хорошая традиция, воспитывающая в людях чувство гражданственности, патриотизма. Потом с речами, обращенными к нам, выступили ректор и один из деканов, затем от имени советской делегации я ответил на приветствия, а Роберт Рождественский под шумное одобрение слушателей прочел свои стихи, потом снова встал ректор и объявил... об окончании встречи.
Честно говоря, мы были удивлены. А как же диспут, вопросы хозяев о Советском Союзе и наши — о жизни перуанского студенчества? Так нам и не удалось выяснить, почему эта встреча оказалась столь короткой. То ли университетские руководители опасались, что разговор с советскими людьми может подогреть революционные страсти, которые лишь недавно улеглись, то ли потому, что наступил час обеда, когда работа прекращается всюду, кроме кафе и ресторанов...
А через неделю после нашей поездки в Ику газеты опубликовали новый правительственный закон об университетах, на основании которого ректор в Ике опять был смещен. Как реагировали на это студенты, нам неизвестно. Но беседы в других учебных заведениях Перу позволили нам составить свое суждение и о законе и о вузовской жизни вообще. В Перу, как и в других странах Латинской Америки, существуют разные типы университетов — государственные, частные, католические, и все они по-разному строят программу обучения. Новый закон унифицирует этот разнобой и, как утверждают многие, упорядочивает научно-исследовательскую работу, подготовку кадров. Но он же ставит университеты под жесткий контроль властей, подрубает вузовскую автономию, которая является одним из важных демократических завоеваний в латиноамериканских странах. Закон этот дает право чиновникам увольнять преподавателей за их общественно-политическую деятельность, что ставит под угрозу прогрессивную часть профессуры, он резко уменьшает и представительство студентов в университетском самоуправлении.
Но от этого в общем-то частного случая я хочу перейти к событиям более широкого плана. Последние годы показали, что студенчество в странах капитала все чаще становится запалом революционной борьбы. Горячая, стремящаяся к действию молодежь весьма остро реагирует на уродства жизни и особенно восприимчива к революционным идеям. Но лишенная жизненного и политического опыта, не всегда способная трезво и спокойно оценить обстановку, она нередко становится жертвой «р-р-революционных» фраз и, побуждаемая левацкими политиканами, бросается в авантюры, которые дискредитируют саму революционную идею. Это в еще большей степени относится к молодежи и студенчеству южноамериканских стран, где к обычным качествам молодости прибавляется огненный латинский темперамент.
Однажды нас пригласили в дом видного перуанского художника. Его сын, юноша лет двадцати, учился в местном университете. За обедом парень хлебнул лишнего и, к немалому смущению отца, опасавшегося обидеть нас, советских гостей, объявил себя убежденным сторонником маоизма.
— Мы не боимся умереть, я не боюсь смерти! — восклицал он. — Но так, как живет наш народ, больше жить нельзя!
Ему нельзя было отказать в глубокой искренности, в сердечном сочувствии бедам своего народа, и все же, слушая его, мы думали о том, как важно направить в верное русло революционный порыв молодежи, вооружить ее знанием законов социальной борьбы, дабы силы не расплескивались попусту под влиянием политических спекулянтов.
Впоследствии в Лиме и в Москве мне довелось встречаться с генеральным секретарем Перуанской коммунистической партии товарищем Хорхе дель Прадо, и он много рассказывал о том, как настойчиво работают с молодежью коммунисты в его стране.
...Небольшого роста, даже, пожалуй, миниатюрный, с коротко остриженными седыми волосами, с мягкими движениями и неторопливой речью, он останавливает на себе внимание пристальным взглядом серо-голубых глаз, умных, добрых, немного грустных. Поначалу он производит впечатление человека чуть ли не застенчивого, и лишь разговор с ним раскрывает личность крупного общественного деятеля, боевого революционера, который почти 14 лет провел в тюрьмах и концлагерях и не один год занимает пост генерального секретаря Перуанской коммунистической партии.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.