Весной этого года в Зале имени Чайковского выступало вильнюсское трио камерного джаза В. Ганелина. Ансамбль не нуждается в рекламе. У него есть своя аудитория. Ее костяк составляют те, кому сегодня «слегка за и под» сорок.

Те, кто в юности кочевал по первым фестивалям «иностранной музыки джаст», проходившим без особого шума в провинции. На одном из таких фестивалей пианист Вячеслав Ганелин и ударник Владимир Тарасов познакомились с альт-саксофонистом Владимиром Чекасиным. Образовалось трио, отметившее в этом году пятнадцатилетний юбилей. К музыкантам, первыми преодолевшим в нашей импровизационной музыке тяготение «негритянского» джаза, к ансамблю, играющему пьесы сложные, можно сказать, авангардные, пришло признание любителей серьезной современной музыки.

Перед зданием Зала Чайковского привычны вопросы о лишних билетиках и понятны просьбы объяснить, что такое «Трио Ганелина». Необычное произошло в вестибюле, куда после звонка, сломав сопротивление билетерш, ворвались отчаявшиеся достать билеты мальчики с характерными «ежиками». Такой публики не знал раньше ни этот зал, ни трио. Кому удалось оторвать их от «кассетников»? Кто соблазнил их концертом камерной музыки? Таким, где обрывки музыкальных фраз и неслыханные звуки, не успев возникнуть, ускользали, так и не сложившись в приносящую отдохновение мелодию. Программа ансамбля была в тот день соответственно залу строгой и, как всегда, выверенной до единого звука.

Ганелин, Тарасов и Чекасин, как и большинство джазовых музыкантов, не ограничивают себя рамками одного ансамбля. Можно допустить, что совсем молодые люди не видели балета Ганелина, не знают, что он автор музыки к нашумевшим кинофильмам «Чертова невеста» и «Парад планет». Возможно, неизвестна молодым и уникальная сольная (!) пластинка В. Тарасова... Но представить, что молодежь не слышала о саксофонисте из ГТЧ (Ганелин, Тарасов, Чекасин), нельзя. Ведь Владимир Чекасин в прошлом году уже в шестой раз подряд назван критиками и публикой лучшим джазовым музыкантом страны. Биография не объясняет его популярности. Родился и учился в Свердловске, живет в Вильнюсе. В школе был скрипачом, в консерватории – кларнетистом, сегодня – мультинструменталист. Чекасин испытывает себя сменой инструментов, звучаний, партнеров: выступает с квартетом (В. Чекасин, О. Молокоедов, Л. Шинкаренко, Г. Лауринавичус), пианистами Л. Чижиком, И. Брилем, С. Курехи-ным, Ю. Кузнецовым, певицей В. Пономаревой, фольклорным ансамблем Д. Покровского... Он смело, как черт из коробочки, выскакивает на сцену и демонстрирует увлекательный спектакль – «самосожжение» в огне человеческих страстей. От звука к звуку, издавая стенания все более невероятные, саксофон ведет нас к космическим глубинам чувств... Энергия Чекасина подавляет скепсис любого зрителя.

Чекасин отсылает страждущих выявить музыкальные корни его успеха к «нашим замечательным московским теоретикам», но свою жизненную и профессиональную позицию он формулирует четко и объясняет охотно. Чекасин преподает импровизацию в детской музыкальной школе и руководит консерваторским бигбэндом. От педагогики один шаг к просветительству, и порой то, что мы вечером считаем заигрыванием с публикой, на утро оказывается подвигом Прометея. Как только Чекасин выходит из стен ГТЧ «в люди», он тут же наводит мосты назад. Его стремление объяснить необъяснимое, рассказать непосвященным то, что в искусстве всегда остается недосказанным, звучит со сцены всеобщей трагедией творчества и вызывает сострадание публики. Каждому хочется быть понятым.

– Ни ГТЧ, ни каждый из нас в отдельности джаз не играет, – говорит Владимир Чекасин. – Современная импровизационная музыка, естественно, вбирает элементы джаза, но не ограничивается ими. Чистый джаз ожидаем, вариативен, традиционен. Он воспитал у слушателей привычку к узнаваемой музыке, от него ждут очарования воспоминаний, перефраз, обращения к славным именам негритянских музыкантов тридцатых годов. В нашей музыке трудно найти истоки, она может прийти из леса и с улицы, начаться с песни и в зале...

Джаз, потеряв родителей, обрел детей. Стал моложе и понятней тем, кого пока не волнуют воспоминания. Отказавшись от джазовой музыки, Чекасин остался джазменом, человеком из джаза, общительным и играющим то, что у всех на устах. Его музыка немыслима без джем-сешна, переклички солистов и солистов с друзьями. Чекасин не приемлет рампу, разделившую зал пополам. Снискав аплодисменты взыскательных концертных залов Европы, Азии и Америки, он по сей день способен тряхнуть стариной на танцплощадке.

В московское кафе «Метелица», где нынешней зимой на время праздника «Новый год приходит на Арбат» разместился джаз-клуб, Чекасин появился на исходе ночи вместе с клавишником своего квартета Олегом Молокоедовым и пианистом Юрием Кузнецовым. К их приходу праздничный концерт закончился. По углам полупустого зала – танцы под магнитофон... Чекасин взял саксофон и без предупреждения, помогая звуку ногой, перекрывая шум и гам, врубил след в след танцующих рок. Удар рока. Судьбу рока. Покаяние злого рока, обнажающее за мелодией Бетховена детсадовскую «Елочку». Мелодии были так знакомы, а их превращения очевидны, что музыка раскрылась, как книга: «В миг расставания, в час платежа, в день увяданья недели, чем это стала ты нехороша? Что они, все одурели?» Ушел из-под ног затоптанный пол, вещи обрели смысл, люди собрались в круг.

В причитаниях его саксофона поют улетевшие птицы, плачут убитые звери, шумят срубленные деревья. Обратившись к городскому молодежному фольклору, Чекасин не только представляет его на большой сцене, но и воссоздает на его основе истинно народную обстановку творчества, где святочное баловство возведено в ранг художественного обычая, а ряженым может быть любой. Хотим мы этого или не хотим, нам придется рано или поздно признать в самом факте увлечения молодежи сменой модных течений культурную традицию и научиться ее отличать от «веяний Запада», отделив причину от следствия, традиционную ценностную установку молодежи «на новое» от попавшегося ей на отечественном эстрадном безрыбье заморского рака. Не их вина, что в так называемой «легкой музыке» у нас серьезное почти всегда скучно, а веселое несерьезно и вторично. Джаз – редкое исключение, которое грех не использовать молодежной пропаганде. Благодаря ГТЧ, «ансамблю, не имеющему аналогов ни у нас, ни за рубежом», советский джаз стал у руля мировой импровизационной музыки.

– В трио, – рассказывает Владимир Чекасин, – преобладает язык камерно-симфонической, сближающейся с джазом музыки, сориентированной на искушенного, способного к высокому уровню абстрактного мышления слушателя. Вне ГТЧ я стараюсь расширить аудиторию. Не упрощая идей, заложенных в сложной структуре симфонической музыки, и не возвращаясь к чистому джазу, использую принципы джазовой драматургии, построенные на облегчающем восприятие повторении узнаваемых элементов, всегда учитываю музыкальную эрудицию слушателей. В современной музыке, как и во всей культуре, нет диктата единой художественной системы. В композиции на фоне восточных мотивов может произойти взрыв фри-джаза, а разнородные части пронизать регулярный ритм рока. Общение с молодежью подразумевает разговор на принятом у нее языке модных стереотипов. Разработанные в массовой культуре языки имеют яркую и ясную социально-культурную окраску и, отстаиваясь в быту, занимают в наше время место той сочиненной в народе музыки, того фольклора, который издревле обобщает и организует композитор.

Неустанно расширяя языковую палитру, Чекасин в поисках абсолютного партнера-полиглота, которого нет и быть не может, превращает сцену и зал в грандиозный орган, в котором, стремясь к немыслимой полифонии, он переставляет партнеров, как блоки в ЭВМ. Чекасин в своих композициях не только осмысливает желания публики, но и исполняет их вместе с залом. В городах, где выступает, он создает актив энтузиастов, помогающих ему расшевелить аудиторию. Захватив из дома все, что играет, дедушкину флейту и стиральную доску, прикупив в «Детском мире» погремушку, они, рассеявшись по залу, создают эффект передающейся от слушателя к слушателю так называемой пространственной музыки. Безыскусность исполнения самоучек, вплетающиеся в музыку разговоры, подхватываемые на сцене дирижером, расковывают публику. А саксофон расставляет по этому черновику ударения.

На одной из репетиций актива, когда Чекасин, задав фразу и проверив ее звучание у каждого из присутствующих, как бы нажимая на живые клавиши, дирижировал ее повторением, неожиданно для себя самого заигравший новичок спросил, чья это музыка. «Это сочинили мы с вами», – ответил музыкант.

– На своих концертах, – продолжает Чекасин, – предпочитаю людей, которые просто любят музыку и не зажаты профессиональным мастерством. Важен слушательский опыт, знания правил игры, которые, будучи записанными на бумаге, упрощаются до бессмыслицы. Прослушивание концертов, пластинок, записей воспитывает непринужденность восприятия, позволяющую при столкновении с новым явлением забыть опыт старого. В конечном счете интеллигентность кроется не в знаниях, а в умении с ними обращаться. Рассуждая о вкусах, мы забываем, что разумное повторение фальшивой ноты приводит в искусство. Музыка – всего лишь организация звуками времени, и на это способен каждый. Люди хотят реализоваться, и им есть что сказать, но они не знают, как это сделать. Это можно подсказать, застенчивому надо дать тему. Главное, убедить в том, что он сумеет. Музыка становится способом мышления и воплощения внутренней свободы. Зрителю я рассказываю то, что меня волнует, ясно формулируя чувства, на которые ждут ответ.

О чекасинских концертах пространственной музыки спорят. Но искусство вообще штука сложная, заблуждения художника часто оказываются содержательными и поучительными, а их поспешное исправление может лишить нас следующих за ошибками открытий.

Театр Чекасина захватывает. На его концертах эффекты движений, помогающие извлечению звуков из «труб», сопровождающие саксофон подпевы, пританцовывания, цветомузыка, лазеры и кинетические мобили составляют с музыкой единое целое. Чекасин колла жирует не жанры и предметы, а чувства, ими создаваемые...

Но это надо видеть, а мы редко ходим на концерты. Их заменили, по меткому выражению Чекасина, «концерты на консервах» – записи. Нам стало казаться, что все свое у нас дома и с собой.

Не исключено, что и Чекасин думает об этом, организуя концерты пространственной музыки. Их «законсервировать» нельзя. На них надо быть. Импровизированная музыка бескорыстна. Горечь утрат и радость встреч живут в ней рядом. Рождаясь, она в тот же миг покидает нас, чтобы вернуться в новом обличье. Джаз измеряет время. На концертах Чекасин то раскладывает его по минутам, как бы пробуя «на зуб», то сжимает, уплотняя его так, что кажется, жизнь пролетает, как миг. И вместе с ним, успевшим повзрослеть до магнитофонного бума, мы, как и наши старшие братья когда-то, кочуем вслед за Музыкой, возрождающейся на глазах. А рядом мальчики, которым, кроме концерта, бежать от сопровождающих их повсюду чудо- магнитофонов вроде и некуда.

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.