Участники обеих групп на период сессии по возможности максимально освобождаются от мирских забот: устройство в гостинице, питание, получение билетов и т. п. Это должно способствовать созданию атмосферы «свободного парения», необходимой для продуктивной работы.
Группы «генерации идей» и «оценки» работают в разных залах.
Начинает работать группа «генерации». Руководитель коротко излагает суть задачи и устанавливает темп работы. Например, 3 минуты - дискуссия, 5 минут - обдумывание. (Кстати, роль руководителя необычайно важна. Это своего рода дирижер «синтетического мозга». От его эрудиции, такта, умения «завести» членов группы зависит очень многое).
Работа началась. Один из членов группы коротко излагает возникшую у него идею решения задачи. Пять минут на обдумывание. Затем просит слова другой участник. Добавляет, развивает предыдущую идею или выдвигает новую. (Но не критикует! Критика выдвинутых идей строжайше воспрещена: она не входит в задачу этой группы.) Затем опять обдумывание. И т. д.
И что любопытно: нет персонификации идей. В чистом виде идет процесс коллективного творчества. Все идеи вкратце записываются. Постепенно в комнате воцаряется дух взаимного доброжелательства и поддержки. Темп работы ускоряется. Мысли мчатся лавиной. Группа приходит в состояние «творческого озарения».
Сразу возникает вопрос: а каков удельный вес полезных идей в этом потоке? Как ни странно, довольно высок. Несколько цифр. На ряде таких сессий за 30 минут поступало около 100 идей-предложений. Треть из них «группой оценки» была признана заслуживающими внимания. Почти во всех практических экспериментах идеи, выдвинутые во время «сессий свободного парения», привели к решению поставленных проблем.
Кое-кому, вероятно, покажется кощунством такая рациональная, чуть ли не математически рассчитанная организация коллективного научного творчества. Здесь стоит заметить следующее.
Опыты сознательного пробуждения творческой инициативы не новы. Вспомним хотя бы знаменитые семинары в институте, руководимом академиком Капицей, где в непринужденной обстановке, в разговоре, перемежающемся шутками, решались сложнейшие физические задачи. На семинарах же (а, может быть, именно благодаря им) в группе, одним из руководителей которой был «отец» кибернетики Норберт Винер, были «генерированы» основные идеи кибернетики.
Мне вспоминается ситуация, которая создалась несколько лет назад в одной из лабораторий Центрального научно-исследовательского института комплексной автоматизации. Нам было поручено создание кибернетической машины для автоматического управления цехом крупного комбината. Нигде в мире подобных машин не было. Иными словами, не существовало «правил» или «учебников» по их созданию. Кроме того, задача была необычайно сложна по объему. Уже через полгода в ее решении объединились технологи и экономисты цеха, лаборатория организации труда из Харьковеного НИИ, группа специалистов по автоматизации производства одного московского КБ, электронщики, программисты, алгоритмисты из разных лабораторий ЦНИИКА и т. д. и т. п. В общем, это была типичная научно-техническая задача второй половины XX века, которую не в силах решить ни один энциклопедический супергений. Только коллектив. Только комплекс инженеров и ученых. Но какой комплекс? Ведь участники работы были разбросаны по разным городам и лабораториям.
Единственной формой организации работы были семинары. Вспоминая сейчас тот период, я мысленно вижу непрерывную цепь этих «разговоров за кибернетическую жизнь», запланированных и стихийных. В Москве, в Харькове, в Магнитогорске, в поезде, в холле гостиницы, в цехе, на бульваре, в читальном зале или в лаборатории института. Прошитых вежливым сарказмом и сверкающих молниями возмущений. Но... Познакомившись сейчас с теорией «мозговой атаки», я с горечью подсчитываю, сколько ценнейших киловатт своей интеллектуальной энергии мы израсходовали вхолостую или не по назначению, сколько «недобрали» золотых процентов своего КПД.
Да, с точки зрения теории и практики «мозговых атак» мы действовали отнюдь не оптимально. Вот пример. В конференц-зале нашего института идет семинар. Решается сложный и важный вопрос: какого типа делать электронную машину - параллельного или последовательного действия? (Вычислительные машины первого типа одновременно решают две задачи, второго - одну.) Мнения разделились. У экономистов, математиков, электронщиков есть свои веские соображения на этот счет. Выступает математик. Говорит спокойно, размеренно. Боже, как хочется его прервать, дополнить! Язык чешется! Увы, дисциплина. И я молчу. Он говорит тридцать, сорок минут. И возникшие «добавки» забываются, пыл спадает. А сколько в его докладе «воды»! (Эх, если бы это была «сессия свободного парения»! Пять минут - и новый оратор. А ведь полезной информации в докладе как раз было на триста секунд.)
Или другой семинар - стихийный. Семь человек из разных лабораторий у грифельной доски в читальном зале. Мел один, и тряпка одна. Мнений - семь. А руководителя «мозговой атаки» нет. Мы решаем частный вопрос: надо ли, чтобы будущий электронный начальник производства, кроме управления агрегатами и технологическими процессами, подсчитывал экономические показатели работы цеха? У доски крик, шум. Все рвут ДРУГ у друга мел и тряпку. Иными словами, классическая творческая атмосфера, столько раз с умилением описанная в романах и повестях «из жизни ученых».
Увы, как низок КПД этого семинара! Никто не записывает рождающиеся «гениальные» идеи. (И через полгода или год мы вновь открываем Америку.) Мы работаем на износ: спор идет два, три, пять часов без еды, в дыму папирос, при закрытой форточке. Плохо и то, что мы представляем разные «фирмы» (завод, НИИ, КБ и т. п.) Поэтому в идеях, которые мы генерируем, нередко велика доля «личных» интересов.
А сколько «мощностей» простаивало вхолостую на больших семинарах, которые созывались несколько раз в году! Ведь из 50 -100 участников в активном обсуждении отчета, в «генерировании» и «оценке» идей активно участвовало десять, от силы двадцать.
В последние несколько лет в нашей печати все чаще мелькают сообщения о поисках научных путей организации научной работы. Очевидно, эта проблема стала объективной необходимостью. Значит, ее решение будет найдено, какой бы мистический туман ни наводили вокруг нее любители поговорить о таинственности и неповторимости творчества.
Здесь уместно вспомнить историю становления на ноги научных методов «программированного обучения». Педагогика издавна считалась своеобразным искусством. А сегодня кибернетические методы и машины уверенно входят в школьные классы, на вузовские кафедры.
Повторяем, в методах «мозговых атак» много туманного, спорного. Но ясно одно: поиск путей оптимальной организации научного творчества надо вести. И начинать этот поиск должна наша научная молодежь.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.