Место встречи изменить нельзя

– Обязательно попытаем, – успокоил Жеглов. – Тем более что нам эту Аню теперь найти – во, позарез! Если мы ее с тобой высчитаем каким-нито макаром, то мы и Фокса возьмем. Как из пушки!..

Жеглов встал из-за стола, хрустко потянулся. зевнул.

– Ох, беда, спать хочется...

– Иди тогда домой и спи, – предложил я.

– Не могу. Мне надо по кой-каким делишкам еще сбегать. Ты установи адрес телефонного номера, оформи протоколы задержания Ручечника и Волокушиной, запиши ее показания – закончи, короче, всю сегодняшнюю канцелярию. А думать завтра будем...

Жеглов скинул свой довольно поношенный пиджачишко, оглядел его критически и спросил:

– Шарапов, ты не возражаешь, если я сегодня твой новый китель надену?

– Надевай, – кивнул я и взглянул на часы – половина одиннадцатого. Но спрашивать Жеглова, куда он так среди ночи форсить собрался, не стал. И он ничего не сказал.

– Все, я двинул... – помахал мне рукой Жеглов. – Приду поздно...

Проснулся я от ужасного истошного крика. Очумелый со сна, пытался я сообразить, что там могло случиться, и подумал, что в квартире у нас кто-то помер. И пока я старался нашарить ногой сапоги, Жеглов уже слетел с дивана и, натягивая на бегу галифе, босиком выскочил в коридор.

В коридоре, заходясь острым, пронзительным криком, каталась по полу Шурка Баранова. Жались по углам перепуганные соседи, тоненько скулил старший Шуркин сын – Генка, и замер с нелепой, бессмысленной улыбкой ее муж инвалид Семен.

– Карточки! К-а-р-т-о-ч-к-и| – кричала Шурка страшным нутряным воплем. – Все! В-с-е! Продуктовые кар-то-чки! У-к-р-а-л-и-и-и-и!.. Пятеро... малых... с... голоду... помрут!.. А-а-а! Месяц... только... начался... за весь... месяц... карточки!.. Чем... кормить... я... их... буду?.. А-а-а!..

Четвертое ноября сегодня, двадцать шесть дней ждать до новых карточек, а буханка хлеба на рынке – пятьдесят рублей.

Жеглов, морщась от крика, словно ему сверлили зуб, сильно тряхнул ее и закричал:

– Перестань орать! Пожалеет тебя вор за крик, что ли? Детей, смотри, на смерть перепугала! Замолчи! Найду я тебе вора и твои карточки найду...

Шурка и впрямь смолкла, она смотрела на Жеглова с испугом и надеждой, и весь он – молодой, сильный и властный, такой бесконечно уверенный в себе – в этот миг отчаяния казался ей единственным островком жизни.

– Глебушка. Глебушка, родненький, – зарыдала она снова. – Где же ты сыщешь эту бандитскую рожу, гада этого проклятого, душегуба моих деточек? Чем же мне кормить их месяц цельный? И так они у меня прозрачные, на картофельных очистках сидят, а как же месяц-то проголодуем?

– Перестань, перестань! – уверенно и спокойно говорил Глеб. – Не война уже, слава богу! Не помрем, все вместе как-нибудь перезимуем...

Он повернулся ко мне и сказал:

– Ну-ка. Володя, тащи-ка наши карточки, – и, не дожидаясь, пока я повернусь, проворно вскочил и побежал в нашу комнату, и никто из онемевших соседей еще не успел прийти в себя, как он сунул Шурке в руки две наши рабочие карточки с офицерскими литерами: – На, держи! Половину ртов мы уже накормили, с остальными тоже что-нибудь придумаем...