Наш рабочий день обычно начинался в восьмом часу утра. К этому времени в саду высыхала роса, а в доме наступала глубокая тишина, изредка прерываемая боем стенных часов и потрескиванием половиц. Все обитатели дома, кроме нас с Виктором, к восьми утра расходились по своим службам. Правда, дома должен был оставаться ещё шестилетний Толик, племянник Виктора, но он исчезал тотчас, как уходила на дежурство его мать - фельдшерица. Мы никогда не ругали его за это, хотя нам и было строго - настрого наказано присматривать за ним. Мы считали, что Толик достаточно взрослый, чтобы самостоятельно распоряжаться своим временем.

Мы с Виктором готовили дипломные работы. Были последние в нашей жизни студенческие каникулы. Распорядок дня мы установили очень жёсткий: вставали с зарёй, когда ещё клубился сизо - белый туман, а завтракали парным молоком и хлебом сразу после того, как Дарья Ивановна возвращалась с подойником из хлева. До трёх - четырёх часов трудились не покладая рук. В раскрытое окно я всё время видел коричневую спину Виктора, склонившегося над мольбертом, и белую его чалму, скрученную из рубашки.

Картина, которую он писал, называлась «Заволжская даль»: бескрайное поле колосящейся пшеницы, на взгорье небольшое село, мимо которого шагают мачты высоковольтной передачи, слева голубая излучина величавой реки. Этот пейзаж был хорошо виден из нашего сада. Картина у Виктора получалась. Я завидовал поэтической профессии своего друга (мы учились в разных институтах), но над своими чертежами трудился с не меньшим увлечением.

На закате, подобно своему племяннику, таинственно исчезал из дому Виктор, надев серый костюм и положив в карман пачку папирос.

Когда темнело, где - то на краю села, у речного откоса, занимались ласковые девичьи песни. Навстречу им во всех домах раскрывались окна. Пожилые колхозники, которым уже неудобно было идти к речному откосу, рассаживались на крылечках, а Дарья Ивановна выключала приёмник «Рига» и строго шикала всякий раз, когда Толик или его отец Герасим Петрович двигали стульями.

Стройный, спевшийся хор звучал, как один голос. В такие минуты я как - то особенно хорошо понимал картину Виктора и то усердие, с которым работал художник. Я не сомневался, что диплом Виктора будет удостоен самой высокой оценки.

Если вечер выдавался ненастный, песен на откосе не пели, и Виктор вместе с нами садился с книгой к столу. Чтобы света хватало всем, Дарья Ивановна ставила лампу на перевёрнутую вверх дном кастрюльку. Каждый читал то, что ему нравилось: Толина мама - медицинский журнал, Герасим Петрович - «Крокодил» или «Огонёк», мы с Виктором - романы в потрёпанных обложках, а Дарья Ивановна - непременно что - нибудь про войну, приготовив на всякий случай платочек.

Толина мать часто выходила в соседнюю комнату, посмотреть, как спит сын. Герасим Петрович, удобно устроившись в плетёном кресле, брезгливо морщился от лезшего в глаза папиросного дыма и со скептической улыбкой перелистывал журналы. Дарья Ивановна время от времени вздыхала, протирала очки и зябко куталась в накинутую на плечи шаль. А Виктор, отрываясь от книги, подолгу смотрел в тёмное окно, вздрагивающее от ветра, и, не попадая в пепельницу, рассеянно ронял пепел на голубую клеёнку...

В конце концов Виктор вставал, надевал шляпу и, избегая наших взглядов, выходил из комнаты, пробурчав, что перед сном полезно подышать свежим воздухом. Несколько минут спустя на тёмной улице раздавались приглушённые голоса и смех. Если Дарья Ивановна подходила к окну, голоса на улице замолкали, и торопливые шаги доказывали, что для молодых людей грозные явления природы не самое страшное...

Дарья Ивановна заведовала в колхозе ветеринарным пунктом. Иногда в неурочное время за ней прибегала её помощница Оля, круглолицая, всегда улыбающаяся девушка в расстёгнутом халатике и тапочках на босу ногу. Виктор словно караулил, когда она придёт. Он звал девушку посмотреть на его картину, пока Дарья Ивановна одевается, и, наверное, желал всем сердцем, чтобы мать собиралась подольше. Но заведующая ветпунктом не медлила. С озабоченным лицом она выходила навстречу своей помощнице, и Оля быстро прощалась с огорчённым Виктором. Всезнающий Толик сообщал нам, что с выпаса привели заболевшую Красавку или Ромашку.

Однажды Оля зашла в сад, чтобы посмотреть картину Виктора. Виктор так волновался, ожидая её отзыва, словно она была членом Государственной экзаменационной комиссии. Видно было, что картина понравилась Оле. Она долго стояла перед ней, задумчивая и необычно серьёзная, а когда подняла глаза на Виктора, в её взгляде было какое - то виноватое выражение. Виктор хотел проводить девушку. Оля мягко сказала: «Не надо» - и ушла одна, тихо прикрыв за собой калитку. Я видел, как на улице она остановилась, словно колеблясь, не вернуться ли, но, покачав головой, медленно пошла дальше.

Как - то Дарья Ивановна сказала, что ей с Олей придётся срочно поехать на выпас: что - то случилось с Фиалкой - гордостью всего колхозного стада. Услышав Олино имя, Виктор тотчас вызвался сопровождать их. Герасим Петрович подкатил на ядовито - зелёном «газике», и мы в чём были - в майках и спортивных шароварах - забрались в кузов, где уже стояла, держась за кабину, улыбающаяся Оля с брезентовой сумкой на длинной лямке. Дарья Ивановна села в кабину.

Демонстрируя своё шофёрское умение, Герасим Петрович с ветерком промчал нас по улице, но когда машина выехала на луга, стало так трясти, что мы забарабанили кулаками по кабине, требуя сбавить скорость. Вокруг было очень красиво. Вдоль берега реки высились огромные душистые стога сена, но отава уже подросла и зеленела, как в мае. На другом берегу расстилались поля Над водой кружились белые чайки. Переворачиваясь в воздухе, они на мгновение делались чёрными, как вороны. Виктор, конечно, их не видел, потому что не отрывал глаз от девушки.

У круторогой Фиалки, лежавшей на траве и тяжело вздымавшей бока, Дарья Ивановна определила вывих коленного сустава. Герасим Петрович, не вылезая из кабины, насмешливо сказал, обращаясь к корове:

- Уважаемая, на две недели строгий постельный режим...

Прежде чем наложить Фиалке лубки, надо было выправить вывих, и Дарья Ивановна с надеждой посмотрела на крепкие руки Виктора. Виктор нерешительно протянул их. Дарья Ивановна приготовилась сделать операцию, когда Виктор приподнимет ногу коровы, но он уже первым своим движением причинил Фиалке боль, и та, замычав, попыталась вскочить.

- Послушай, может быть, ты? - сказал мне Виктор, виновато почесав затылок. - Как бы от моей помощи ей хуже не стало...

Герасим Петрович, выглядывавший из кабины, усмехнулся, а Оля отвернулась и прикрыла рот ладонью, словно собираясь чихнуть.

- Да помогите же кто - нибудь! - рассерженная, проговорила Дарья Ивановна.

Герасим Петрович вылез из машины и с усмешечкой подошёл к нам, на ходу засучивая рукава. Оля недоверчиво посмотрела на него, сунула мне свою сумку и выступила вперёд. Она ласково обняла морду коровы, прижалась к ней щекой, наклонилась и, что - то шепча, как бы успокаивая Фиалку, свободной рукой осторожно приподняла её ногу. Дарья Ивановна быстрым точным движением вправила сустав. Фиалка дёрнулась всем своим грузным телом, протяжно застонав, а Оля ещё крепче обняла её морду и сказала:

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.