По заберегам отрезана вода круглой лагуной, и в ней осталась щучка в плену.

А то вдруг придешь к такому тихому месту ручья, что слышно, как на весь лес урчит снегирь и как зяблик шуршит старой листвой. А то мощные струи, весь ручей в две струи под косым углом сходится и всей силой своей ударяется в круч, укрепленную множеством могучих корней вековой ели.

Так хорошо, что я сел на корни и, отдыхая, слышал, как там, внизу, под кручей, перекликались уверенно могучие струи, перекликались: «Рано ли, поздно ли», - а я за них доканчивал: «мы придем в океан, а могучее дерево с его кручей повергнем».

В осиновой мелочи расплескалась вода, как целое озеро, и, собравшись в одном углу, стала падать с обрыва высотой в метр, и от этого стало бубнить далеко. Так Бубнило бубнит, а на озерке тихая дрожь, мелкая дрожь и тесные осинки, опрокинутые там под водой, змейками убегают вниз беспрерывно и не могут убежать от самих себя.

Привязал меня к себе ручей, и не могу отойти в сторону, скучно становится, теряю в себе уверенность в том, что рано ли, поздно ли доплыву в свободную воду.

На самых молодых березках зеленеют и ярко сияют ароматной смолой почки, но лес еще не одет, и на этот еще голый лес в нынешнем году прилетела кукушка: кукушка на голый лес - считается нехорошо.

Вот уже двенадцатый год, как я рано весной, когда цветут еще волчье лыко, анемоны, примулы и ранняя ива, прохожу этой дикой вырубкой, и кусты, деревья, даже пни так хорошо мне знакомы, что дикая вырубка стала, как сад: я ведь каждый куст, каждую сосенку, елочку обласкал, и они стали моими, и это все равно, что я их посадил, это мой собственный сад.

Из своего «сада» я вернулся к ручью и смотрел тут на большое лесное событие: огромная вековая ель, подточенная ручьем, свалилась со всеми своими старыми и новыми шишками, всем множеством веток своих легла на ручей, и о каждую ветку теперь билась струйка воды и, протекая, твердила, перекликаясь с другими: «Рано ли, поздно ли...»

Ручей выбежал из глухого леса на поляну и разлился а теплых, открытых лучах солнца широким плесом. Тут вышел из воды первый желтый цветок, и, как соты, лежала икра лягушек, такая спелая, что через прозрачные ячейки просвечивали черные головастики. Тут же над самой водой носились во множестве голубоватые мушки, величиной почти что в блоху, и тут же падали в воду, вылетали откуда - то и падали, и в этом была, кажется, вся их короткая жизнь. Блестящий, как медный, жучок завертывал по тихой воде петли свои, и наездник чертил во все стороны, не шевеля воду. Лимонница, большая и яркая, пролетела над тихой водой. Маленькие лужицы вокруг тихой заводи все травой проросли и цветами, а вербочки все вокруг процвели и стали похожи на желтых пуховых цыплят.

Что такое случилось с ручьем: половина воды отдельным ручьем пошла в одну сторону, другая половина - в другую? Может быть, в борьбе за веру в свое «рано ли, поздно ли» вода разделилась: одна вода говорила, что вот этот путь раньше приведет к цели, а другая в другой стороне увидела короткий путь, и так они разбежались, и обошли большой круг, и заключили большой остров между собой, и опять вместе радостно сошлись, и поняли, что ошиблись: нет разных дорог для воды, все пути рано ли, поздно ли приведут в океан?

И глаз мой обласкан, и ухо все время слышит: «Рано ли, поздно ли», - . и аромат смолы и березовой почки - все сошлось в одно, и мне стало так, что лучше уж и быть не могло, и некуда мне больше стремиться. Я опустился между корнями дерева, прижался к стволу, лицо повернул к теплому солнцу, и тогда пришла моя желанная минута и остановилась.

Ручей мой пришел в океан.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.