- На, меня нечего напирать, я секретарь ячейки, я председатель коммуны, я могу быть где - нибудь на собрании...

Но на стол ложатся белые листки конторского учета. Из них видно, что комсомолец Гришин, председатель производственной коммуны, за июнь вместо 24 имеет всего 12 упряжек. Он прогулял где - то половину своего рабочего времени. Где - Гришин не отвечает. Так и сидит он все время заседания, меняя цвет лица. Ему нечего говорить. Бессильный перед фактами, он отступил.

Приезжают в шахты мобилизованные, поработают несколько месяцев, а потом «дут к заведующему и говорят:

- Ты, конечно, не думай, что я дезертир с угольного фронта. Только работать я не могу.

Следует причина, по которой он - «при всем своем желании» - работать не может. Причины всегда «уважительные»: мать умирает, отец смертельно болен... И все это немилосердно выдумывается для того только, чтобы уехать домой. И так на всех шахтах. На «Италию» пришли 32 человека. Они казались крепкими, преданными работе. Шли дни... Их было немного, этих дней. Из 32 осталось лишь 24. Остальные растаяли тихо и незаметно. Гришин ходил по руднику и яростно доказывал, что коммуна комсомольская работает на все сто. Ему верили. Но техник Коробкин и другие, но правильно разграфленные листы конторских книг говорили другое. Механизированная лава 7 - го бремсберга должна дать в сутки 150 вагонов добычи. С комсомольцев не спрашивали как с ударников, лишних тонн угля. На то они комсомольцы и коммунары, чтобы самим знать. Но добыча упала. Сперва 45 вагонов в сутки. Потом 43, 42 и 40. Тогда техники встревожились и послали на помощь комсомольцам рабочих - татар. Буря негодования потрясла подземную проходку.

- Татары! Татар прислали!

Гришин, как машинист рычагами, управлял этими настроениями. Его возмущало не столько то, что прислали им помощь, сколько то, что прислали татар. Татар из лавы комсомольцы выгнали. Гришин еще долго ходил по общежитию, разжигая недовольство и администрацией и общественными организациями.

И опять листки учета сказали, что выхождаемость комсомольцев идет к нулю. Более 18 упряжек в месяц никто не делает, а нужно 24. Люди ходили в лаву говорить с комсомольцами. Выходил вперед «комсомолец с 25 года» Гришин и ругал всех контрреволюционерами. Это было верным способам отшить «начальство». Все имеет свой конец. Комсомольцев перебросили работать на другие участки. Тогда они вышли на - гора и больше в шахту не полезли. Гришин собирал ребят в общежитии и говорил длинные «непримиримые» речи. Из его слов ребята узнавали, что все вокруг вредители, враги советской власти, Гришина и их, комсомольцев - шахтеров. Это подогревало недовольство и казалось очень правдоподобным. Так и падала добыча угля в шахте, а 24 человека лежали в своем общежитии и ничего не делали. Это была забастовка, никем не объявленная, но молча всеми понятая и принятая. Тогда - то и написал Гришин свой знаменитый «рапорт». Под ним подписались еще четыре комсомольца.

Дьяков вспоминает, как приходили к нему коммунары - комсомольцы. У всех было на устах одно и то же:

- Товарищ Дьяков, ехать домой надо срочно. Очень необходимо... - и сейчас же добавляли: - я могу от подземной ячейки бумажку принести, ребята знают.

Так из 32 осталось 24 человека. Это удалось сделать Гришину. Ему удалось разрозненное настроение «бежать» с шахты организовать и «планово» распускать ребят по домам.

Неудобно было говорить о коммуне. Слово большое присвоили люди не по праву и трепали они это слово. Оттого обида брала Дьякова. Смотрел он на нас серыми, под - веденными углем глазами и искал что - то в своей памяти. И нашел:

- Коммуна, говорите вы? Не может быть это коммуной... Назывались вы только так. Да. Опозорили комсомол.

Вынул из стола замызганную бумажку и бросил нам:

Тов. Дьякону. Для улучшения работы и подачи добычи наша коммуна просит вашего распоряжения, чтобы выдавали зарплату, а также и аванс каждому, сколько кто заработает, во избежание симуляции. Секр. яч. ЛКСМУ Гришин. 24 июня 1930 г.

- Коммуна это? Коммунар ты, написавший это? Ленинец? Ведь ты симулянт... Где половина твоего рабочего времени за июнь? Шлак ты, а не комсомолец.

Вот тогда - то и взбросился Гришин:

- Я председатель коммуны и секретарь ячейки, - сказал он гордо, - я мог иногда и не выходить на работу. На меня - то не напирайте.

Сказал, сжался на стуле, и лицо стало по-прежнему обреченным. Больше играть было нельзя. Карты раскрыты. И очи выдали его. Смотрит Гришин на нас белесыми своими глазами. Он хочет еще крякнуть по-старому:

- Нас разогнали!

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.