Курган четырех комсомольцев

- Мы трижды пытались это сделать, но, как я уже сказал, немцы отрезали нам отход. Все наши попытки кончились неудачей, и я понял, что так, бесцельно, можно потерять всех разведчиков.

- А почему мои связные, когда я их посылал, не могли найти вас? Батальон вовремя пришёл бы вам на помощь.

- Я не успел выйти к месту обусловленной встречи. Немцы быстро потеснили нас, и мы вынуждены были свернуть влево. Сначала мы всё надеялись, что пальба привлечёт ваше внимание и батальон придёт на выручку. Но почти одновременно начались выстрелы по всей линии фронта, и мы поняли, что немцы перешли в наступление.

- Какое же вы приняли решение?

- Впереди темнел высокий курган, и я сразу подумал: «Если немцы займут его раньше нас, то вряд ли батальон утром пройдёт здесь без жертв». Немцы, стараясь отрезать нам отход, больше всего скопили солдат позади нас. С другой стороны, соблазнительно было пробиться именно назад, чтобы выйти к своим. Но восьми штыкам идти против сотни было слишком рискованно. И я решил пробиваться вперёд, к кургану. Мы дерзко взбежали на его макушку и, не успев как следует окопаться, приняли бой.

- Прибавить шагу! - крикнул комбат. Он, кажется, начинал верить сержанту.

Макарову и торопился скорее повидать место трагедии:

- Большой силой атаковал вас противник?

- Сначала шли в полный рост мелкие группы автоматчиков. Затем вступили в бой две роты немцев.

- Сколько времени вы дрались?

- Восемь часов.

- Как же вы отбились?

- Ну, как отбились? Отбились, как все отбиваются. Пулеметы, правда, нам здорово помогли.

- Прибавить шагу! - возбуждённо повторил комбат.

Стало слышно, как за его спиной тяжело дышал вспотевший батальон.

- Кузнецова, правда, осколком моей же гранаты ранило.

- Что ж вы так неосторожно бросали! - упрекнул комбат.

- Хотелось танк как можно ближе подпустить. А Кузнецов в это время стал с пулемётом выдвигаться. Я ему крикнул, чтобы он ложился, но его осколком всё - таки задело.

- Вы же раньше объясняли, что три танка на вас наступали?

- Верно, три. А это я рассказываю, как первый танк стал вползать на курган. Кузнецов и Куст тогда за одним пулемётом лежали, я с Кувшинниковым - за другим, а Юмашев с Воробьёвым - за третьим. Тут луна вышла - и немножко вроде повеселее на душе стало. Саша Юмашев говорит мне: «Что ж, Макаров, узнает ли хоть кто - нибудь, как мы за Сталинград умирали?» И вроде шутит, а у самого слёзы в синих глазах стоят. Прямо как ножом по сердцу полоснул. Я и подбодрить - то его хочу, но чувствую, что не могу найти подходящих слов. «Ты, - говорю, - Саша, ещё сам про всё расскажешь. Погоди, в газетах твой портрет поместят, девушки на фронт письма пачками присылать будут». А он только рукой махнул: «Да я не об этом, Макаров. Ты Волгу помнишь, когда мы вечером на лодке переправлялись? Крошки хлебные у берега бросали, окуней - то сколько набежало, помнишь? Да всё крупные! Один с полкилограмма, пожалуй, был. Был, а? Как ты думаешь?» «Даже больше», - ответил я, не понимая, к чему это он всё говорит. А танк всё ближе, ближе. Уж паучья свастика без бинокля на белых квадратах видна. Хуже нет ждать, когда он подползёт. И, чтоб нестрашно было, разговаривать хочется. Юмашев замолчал, потом вздохнул тихо: «После войны жить людям хорошо будет. Ну, Макаров, попрощаться бы, по - русскому обычаю, надо, да не люблю я это: примета плохая». Я вот глаза закрою и сейчас вижу, как он с пулемётом навстречу танку ползёт. Много скосил немцев, пока танк его не заметил и не навалился гусеницами. Так Саша Юмашев уже мёртвый лежал, а пулемёт его всё ещё исходил очередью пуль. Позднее хлопцы палец его с трудом от курка отодрали, как сталью припаял перед смертью.