Выстрадав сполна в грозное лихолетье, почти каждая советская семья потеряла в Великой Отечественном войне отца, брата, сына, деда. В Белоруссии погиб каждый четвертый, а в некоторых областях – третий житель. В пламени войны полностью обезлюдели целые районы – Освейский, Чаусским, Бегомльский, Клмчеккий, Лельчицкин. Так плотно, кажется, сомкнулись бы могилы, что негде было бы живым жить, сеять хлеб, выращивать смог, строить города для новых поколении людей. Но, верные обычаям предков, потомки подняли здесь символический курган в память о жестоких сражениях и великом народном подвиге в борьбе с фашизмом.

Его видно издалека, этот курган. Сталью отливает асфальт Московского шоссе, бежит и бежит дорога, заостряясь на горизонте, а в сиреневой дымке медленно начинает вырастать огромный зеленый холм. Белокаменные ступени бегут и его вершине, и там, в пронзительном свете чистого утра, загораются золотые грани штыков – солдатское оружие четырех фронтов, осуществивших невиданную по размаху и напряжению операцию, которая завершилась полным разгромом гитлеровцев на белорусской земле. Однако прошло много лет, а земля и по сей день несет шрамы войны. Прокладывается трасса, и ковш цепляет ржавую каску. Роется котлован под фундамент – и лопата натыкается на пулеметные ленты. Разбивается каменная кладка – и под отбойным молотком крошатся солдатские медальоны – это последние защитники сложили их вместе, замуровали в стену, а сами пошли умирать. Дети собирали ягоды – и на ткнулись на партизанскую землянку, нашли автомат с сохранившейся не прикладе надписью: «Последний бой. Умираем. Помните».

Если ехать из Минска в сторону Лсгойска, то на 54-м километре в лесу откроются огромные, будто обожженные огнем каменные буквы: «Хатынь». Это слово стало символом человеческой скорби о безвинных жертвах фашизма, символом мужества советских патриотов перед зверством гитлеровских палачей. Самой деревни нет, как и нет ее жителей, сожженных карателями мартовским утром !9J3 года. Сегодня на пепелище тревожно и печально звонят колокола. Словно реквием, они вещают о миллионах расстрелянных, повешенных, замученных фашистами людей. Тридцать с лишним лет прошло. У нового поколения, родившегося после войны, уже выросли дети. Уже лризыкли минчане к величественному обелиску на площади Победы и спокойному горению Вечного огня, и вдруг совсем рядом с Домом правительства во дворе реставрируемого костела на площади Ленина перевернутся события мирного сегодняшнего дня, откроется давний пласт, и в людях заноет, оживет та старая боль, которую хотела спрятать земля.

Рабочие прокладывали водопровод. Александр Степанович Мурашко смотрел на план. В одном месте проходил кабель. Ковшом рыть было нельзя. Тогда он взялся за лопату и тут же подцепил плащ-палатку. Позвал рабочих. Осторожно подняли полуистлевшую материю. Под ней оказались человеческие останки... Вызвали саперов. Молодые солдаты вместе с лейтенантом Владимиром Исаковым извлекли из земли патронташ с позеленезшими от времени патронами, солдатский ремень, химический карандаш, вставленный в винтовочную гильзу, противогаз и ручные гранаты в чехлах с насечкой для оборонного боя... Нашли они и печать для пакетов с номером «1809», несколько листков из билета МОПРа и самое ценное – солдатский медальон. Но в тот момент они его не открыли, потому что от соприкосновения с воздухом бумага могла сразу окислиться и превратиться в прах. Тридцать три года назад наши отступавшие солдаты похоронили здесь четверых своих товарищей. Видно, сильно торопились. Закопали неглубоко, не успели забрать даже боеприпасы, документы. Взяли лишь оружие. Сотрудники милиции, которые тактично, но непреклонно не пускали к могиле, не устояли лишь перед сухонькой старушкой Ольгой Адамовной Гаевич.

– Может, это они, я узнаю, поверьте, узнаю...

Два ее сына – Николай и Владимир – не вернулись с войны.

Потом нашли бинты и медицинские ампулы. Мурашко. кто первый наткнулся на солдатскую могилу, молча стоит под большой старой липой.

– Минчанин!

– Всю жизнь прожил в Минске. И всю войну. Мне тогда было всего шесть лет. Отец ушел на фронт, а мы тут остались, на Парашютной...

– Отец вернулся!

– Нет. Пропал без вести. – И после долгой паузы добавил: – Он был санинстоуктором... Только воевал тогда под Курском.

Ребятам из бригады лет по восемнадцать – двадцать. Но у Анатолия макрицкого мать была в блокаде, у Леонида Глазкова отец воевал, недавно умер. Владимир Исаков, отец которого тоже участвовал в освобождении Белоруссии, сложил на дне траншеи гранаты, запалы, взрывчатку, поджег бикфордов шнур. Отступая в сорок первом, товарищи, наверное, не успели дать салют: над могилой бойцов. Взрыв через 33 года стал для них прощальной иоинской почестью.

...Белоруссия первой принят на себя удар фашистских полчищ Самая мощная, оснащенная по последнему слову военной техники, группа армий «Центр» вероломно, без объявления войны ринулась через Буг и хлынула «о дорогам и проселкам, сея смерть. В неравных схватках гибли герои-пограничники, истекая кровью, сражались защитники Бреста, но далеко в тылу уже вставал на священную войну народ. И все, чем фашисты рассчитывали его подавить – превосходством в танках, авиации, артиллерии, автоматическом оружии, не только не подавляло, но еще сильней разжигало волю к сопротивлению.

...Когда маленький, юркий белорусский парнишка Сережа Рутич увидел фашистскую свастику, она показалась ему похожей на две скрещенные виселицы. В его родной деревеньке Блудень, на задворках станции Береза-Картузская Брестской железной дороги, гитлеровцы сразу же установили «новый порядок» – два страшных для наших людей слова, по буквам которых, казалось, стекала человеческая кровь. Но разве мог с ним смириться вожак школьной ребятни, после освобождения Западной Белоруссии едва увидевший вольную, многообещающую жизнь! Сережа организовал подпольный комсомольский отряд. Начали со сбора оружия. Потом нашли испорченный радиоприемник. Притащили его к односельчанину Александру Николаевичу Шев-каловичу. У того до войны был свой приемник, но тоже давно не работал. Из двух кое-как смастерили один.

– Затаить дыхание! – скомандовал Шевкалович, вытирая, как заправский мастер, руки чистой тряпкой. – Будем пробовать.

Ребята и в самом деле постарались не дышать. Щелкнул включатель. Стало так тихо, что отчетливо слышалось жалобное жужжание мухи, попавшей где-то в углу сарая в паутинную сеть. Через минуту сквозь это жужжание и негромкий треск пробились далекие, едва уловимые звуки. Шевкалович еще немного покопался в приемнике, и тот заговорил. Юные подпольщики услышали Москву.

Сводки, которые в ту пору передавало Совикформбюро, были суровы и немногословны. Зато из громкоговорителей, установленных фашистами, с утра до вечера гремели марши, дикторы, захлебываясь, расписывали, как доблестные солдаты фюрера шагали по Европе, вступили на африканский континент, твердили, что дни Советской России сочтены.

Людям нужна была правда. И на листках из ученических тетрадок стали появляться листовки.

Гитлеровцы и полицаи бросились искать подпольщиков. По доносу предателя были схвачены Коля Борушко и секретарь местной комсомольской организации Николай Хведченя. Первого расстреляли, а второй умер от пыток. Ребята решили уйти в партизаны. Они знали, что где-то в окрестностях уже действует отряд Леона Здановича. Сергея Рутича и его товарищей начали искать фашисты, и им пришлось уйти в лес. Но другим юным подпольщикам удалось устроиться на работу в разные немецкие учреждения, в частности на железную дорогу. В состав бригады аварийного поезда вошли комсомольцы Сережа Борушко и Миша Жукович. Коля Пейганович поступил на работу в паровозное депо. Володя Савчук, избранный после ухода Рутича в партизаны секретарем подпольной организации, устроился помощником кладовщика-немца на склад, где хранились оружие и взрывчатка.

Для Сергея Рутича потекли месяцы беспокойной партизанской жизни – схватки с карателями, бои в блокаде и смерти, когда люди уходили из жизни, как борцы, как герои. Двенадцатилетний Шурик, сын Здановича, которого тот взял в отряд после гибели жены, оказался в бою на самом фланге партизанской цепи. Он лежал за деревом и не стрелян – последние три патрона берег на крайний случай. Вдруг за кустом орешника появился фашист и короткими очередями начал обстреливать партизан. Шурик прицелился и нажал на спуск. Фашист упал. «Это тебе за маму!» – крикнул Шурик и пополз к эсэсовцу за автоматом. Он уже потянул оружие на себя, силясь сорвать с шеи убитого ремень, но в это время из-за куста на него бросился другой фашист и кованым сапогом с размаху ударил Шурика в лицо... Через несколько дней маленького партизана в присутствии местных жителей гитлеровцы затравили собаками на городской площади в Береза-Картузской...

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.