«Миллионная - китайские гетто Владивостока, унылая и гиблая трущоба, взращенная шовинистической политикой и административным усердием «отечественных» колонизаторов. Если вертеть фильм времени назад, омертвелые передки и тупички заиграют тусклым великолепием размалеванных драконов, за которыми горбатится то ли опиокурильня, то ли публичный дом.
Дальние черные коридоры, напоминающие инвентарь уголовного кино, путаными ходами вели в притоны контрабандистов.
В тесных уличках, у купеческих лавок, харчевен и ресторанчиков копошились безработные, грузчики, нищие, проститутки - преступная мелочь, многоцветное задавленное племя...
Когда занимался вечер, поток, переваливаясь, плыл к бумажным фонарикам театра. Собственного театра «Миллионки».
За рампой, под беснование тарелок, грохот барабанов, гром молоточков и пиликанье скрипиц, действовал, играл, пел, извивался, плясал, корчился паноптикум мертвецов.
Тысячелетние пьесы, с заранее определенным, обязательным штатом ходульных типов - всяческого феодального населения, министров, придворных, воевод.
С придворными чередовались сверхъестественные персонажи, полный комплект магов, оборотней, богов.
Сложный агитационный аппарат химического театра возвеличивал конфуцианские добродетели, как - то: уважение к императору, верность сюзерну, почтенье к родителю.
Изысканная, но непонятная мудрость, изящная, почти филигранная, но давно умершая словесность, возвышенная поэтическая риторика, наконец тончайший, типично конфуцианский эстетизм - все это ослепляло, покоряло и наповал убивало зал. Обалделые от уважения к театральным генералам лавочники орали: «Хао!» «хао!» (хорошо! хорошо!), и заедали свое восхищение жирными пампушками...
Психоз нередко заглушат самый громкозвучащий в мире оркестр.
Власть мертвых фетишей ставила и в театре на колени порабощенный живой Китай...
В стенах старого классического театра идет мужественная разведка первого в мире китайского трама.
Трам окопался тут и вынес осаду, длительную и изнурительную осаду, которой подвергался тщетно и его соратник - спортивный клуб. Горстка китайской рабочей молодежи совпартшкольцы, грузчики Эгершельда, дальзаводцы - поднимали то же строительное дело, что и культурники - революционеры, затеявшие здесь первую конференцию по латинизации иероглифической письменности.
Иероглифы - колючая, заградительная проволока, связывающая культурное движение народных масс. Феодальная тематика, тронутая пленом, и мертвый обветшалый язык, культивируемые и сегодня на сцене, - те же оковы и гири, консервирующие театральную культуру и помогающие конфуцианскому агитпропу.
Правда, сегодня он робко переводит стрелку направления. Но это - полуторагодичный итог кротовой работы трама, у которого впрочем оказался неожиданный вождь и вдохновитель - директор старого китайского театра.
Да, товарищ К., заряженный деловой дерзостью человек, энергичный китайский коммунист, глава классического театра, первый носился с идеей трама.
Его долго не понимала и даже осуждала среда китайского актива.
- Не выйдет...
Он, сдерживая нервную злость, убежденного человека, парировал возражения одним ударом:
- Разве театр не может работать на революцию. Уберите театральных воевод феодализма, поставьте на их место сегодняшних империалистов, двиньте против них рабочих, грузчиков; кули, всю порабощенную голытьбу. Дайте новые слова на живом языке, языке пролетарских кварталов Шанхая. Театр станет народным, загорится нужной революции страстью. Его поймут миллионы...
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.